Как всё в конце концов соЛЖЕнилось.

Послесловие к разбору письма Солженицына

Довольно занимательно по прошествии многих лет после написания Солженицыным письма посмотреть, как сбылись заветы Исаича. Слишком многое из того, о чём он писал, оказалось воплощенным в реальность. Вот только провидцем Солженицына никак нельзя назвать - ибо это "многое" будто отразилось в кривом зеркале. Так, видимо, бывает со всеми утопиями. Так было с марксизмом, тщившимся создать мир свободы, всеобщего равенства и счастья, и получивший в результате политзаключённых, нищету и колбасу по карточкам. Утопия не может быть "хорошей". Глупости, в ней заложенные, обязательно всё угробят. Вот так и с солженицынскими рецептами.

Во-первых, произошло всё не так, как предлагал АИ. Когда вожди Советов решились на радикальные преобразования, никакого марксизма они упразднять не стали (и тем более менять его на православие). Изменения в идеологии произошли, но не в сторону православия, а в сторону нелюбимого Солженицыным абстрактного гуманизма и либерализма: "гласность" открыла народу глаза на масштабы репрессий и породила в обществе настроения, близкие западноевропейскому Возрождению (эйфория, торжество свободы), которое Солженицын яростно ненавидел. Причина именно такого идеологического сдвига понятна: марксизм никогда не отрицал гуманизм, гуманистические идеи (свобода, равенство в самом радикальном понимании) формально лежали в его основе, хотя на практике цинично попирались. По сути, Горбачёву даже не пришлось ничего и менять в идеологии: оказалось достаточно просто начать буквально выполнять старые марксистские постулаты. Несравненно проще, чем обратить огромную империю в новую (то бишь старую) веру.
В области политики вожди КПСС тоже не стали изобретать велосипед, вспоминать про Советы до 18-го года - они просто реформировали существующие, декоративные советы в подобие нормального парламента. Для этого потребовалось всего лишь ввести относительно свободные выборы. В качестве гарантии своего лидерства в новых Советах партийная верхушка часть мест в них закрепила за общественными организациями, главной из которых была, естественно, КПСС. Изящное решение, до которого Солженицын не додумался. Впрочем, его рецепты в политическом преобразовании СССР не были вообще никак использованы.
"Все религии" в "соревнование" тогда не вступили - их роль в СССР была настолько незначительной, что соревнование не имело особого смысла. Вместо религий в соревнование вступили различные группировки партийной элиты, чему очень способствовало нарастание экономических проблем. Проблемы эти существовали ещё до начала перестройки (с пафосом живописаны Солженицыным), однако попытки их решить привели к обратному результату. Законы о кооперативах и гос.предприятии, призванные стимулировать производство, на деле разбили экономику на две части. "Социалистическая часть" катастрофически обмелела, рыночная же часть не смогла быстро подняться на должный уровень. В сочетании с крайне низкими ценами на нефть, огромным бюджетным дефицитом и инфляцией, это привело к коллапсу системы товарообмена: полки магазинов опустели. Очень быстро вся экономика оказалась в полу-парализованном состоянии. Стало ясно, что в обществе не могут сосуществовать две системы: плановая и рыночная. По крайней мере, слабая власть была не в силах обеспечить такое сосуществование: плановая система рушилась, будучи лишена стимулов и сильной руки, рыночная система не могла развиваться в силу юридических и политических ограничений, неналаженности каналов товарооборота, да и вообще она находилась пока в зачаточном состоянии. Постепенно предприятия, юридически оставаясь в собственности государства, фактически перешли в полное распоряжение "красных директоров", ощущавших себя временщиками, а потому растаскивавиших ввереренную им собственность по кирпичикам. Единственным выходом из этой ситуации, при слабеющем на глазах государстве, была передача предприятий в юридическую собственность тех же самых директоров, в фактической собственности которых они уже находились. Однако такое решение было несовместимо с эгалитаристским марксизмом Горбачёва. Впрочем, у Горбачёва со временем появился сильный конкурент - Б.Ельцин , стремившийся ослабить власть центра за счёт переманивания на свою сторону красных директоров. Именно ельцинский Верховный Совет РСФСР принял закон о приватизации, позволявший передавать предприятия в собственность руководителям с одобрения трудовых коллективов (эта оговорка-эгалитаристский реверанс, реально ничего не значивший). Принятие закона было частью "парада суверенитетов" входивших в СССР республик. Слабеющая центральная власть не могла справиться ни со вспыхнувшими межнациональными конфликтами (Нагорный Карабах), ни с открытым неповиновением республиканских властей (Прибалтика). В результате "неколебимая власть" рухнула, похоронив под собой СССР и Варшавский договор.

Крушение СССР привело к переходу КПСС в оппозицию (впрочем, весьма влиятельную) и, (вот рад, наверно, был Солженицын!) отказу от коммунистической идеологии. Однако вектор общественного развития не сразу повернулся в сторону солженицынских мечтаний. Россия всё ещё стремилась к демократии западного типа и рыночной экономике. В моей памяти отпечаталоь телевезионное шоу, освещавшее в онлайне первые выборы свободной России. Атмосфера праздника, ожидание наступающего торжества свободы и демократии... Ни дать ни взять - Голубой огонёк. И вот наконец первые результаты голосования с Дальнего Востока. Крупным планом - лицо ведущей Тамары Максимовой, взятой напрокат из "Музыкальных рингов". Бодрое и радостное, оно буквально чернеет на глазах, когда губы ведущей озвучивают невероятный, гигантский процент победившей партии Жириновского. Видимо, это было начало конца незадачливой российской демократии. Выяснилось, что политическая медиана пролегает у нас не как на Западе, по линии левые либералы / правые консерваторы, а скорее по линии левые консерваторы / полубезумные националисты. Национализм оказался гигантской силой, причём вовсе не столь "вегетарианской", как у Солженицына. Кроме того выяснилось, что прозападные (право-либеральные) поползновения катастрофически непопулярны в народе. И не важно из-за вечной ли роли "потенциального противника", отведённой западу, из-за превращения ли граждан великой империи в нищих сирот у разбитого корыта, выпрашивающих подаяние у вчерашних врагов... Главное, россияне "по Солженицыну" хотели вернуться в прошлое, пусть и не в православное, а советское. Но не реальное, с очередями за колбасой, а идеальное - со стабильными зарплатами, чаепитиями в НИИ и без ненавистных олигархов. Это противоречивое желание было доминантой долгих перестроечных лет. С удовольствием вкушая плоды наступившей в результате "либеральных" реформ стабилизации, население тем не менее возлагало ответственность за издержки на "либерастов" и "дерьмократов". Главным врагом народа был объявлен либерал А.Чубайс, и никого не волновало, что "антинародные законы" принимал не он, а вполне "советский" парламент, и "счастливый билет" достался в результате красным директорам, а не либеральным экономистам вроде Е.Гайдара.
Новая "народная" идеология была ближе всего обновлённым (в духе ГКЧП) коммунистам, в то время как позиции Ельцина, генетически связанного с "дерьмократами", оказались весьма шаткими. До поры до времени Ельцина спасала непопулярность идеи возврата назад к очередям, партийная раздробленность политической карты, а также значительный вес одномандатников (по сути красных директоров, с которыми Ельцин всегда жил душа в душу). Однако было ясно, что вечно так длиться не может. Власть должна сменить флаг, выбив почву из-под ног конкурентов. Пример как это делается показал мэр Москвы Лужков - "патриот", громко критиковавший Чубайса в то время как его жена зарабатывала миллиарды на расчищенной Чубайсом ниве. Лужков был одним из вероятных кандидатов в преемники Ельцина, но на свято место в конце концов была найдена менее одиозная фигура - В.Путин, которому и предстояло украсить своим именем эпоху реакции, когда развитие рыночной инфраструктуры и рост цен на энергоресурсы позволили экономически и политически стабилизировать страну и осуществить фактический демонтаж зачатков демократии.
Я описал это долгий путь, чтобы показать, насколько неприменимы были рецепты Солженицына, насколько далёк он был от понимания реалий "отмены марксизма" (да и был ли кто-нибудь близок?). Тем удивительнее, что в конце этого пути ситуация в России как бы "осолженилась" .
Во-первых, основной политической доктриной России стал милый сердцу Солженицына национализм. Но если Солженицын осторожно предлагал спустить его сверху, то на самом деле он бесцеремонно прорвался снизу. Советское общество, официально поклонявшееся интернационализму, на деле оказалось заражённым махровым национализмом. Объяснить это очень просто: советская идеология была неотделима от образа врага, в качестве которого фигурировал капитализм как строй. Но деле же врагами выступали страны-носители этого строя. Образ врага и есть главная составляющая национализма. Национализм - это "дружба против кого-то", а вовсе не танцы в кокошниках. Ну, а когда ты вынужден просить милостыню у "врага", национализму суждено цвести пышным цветом.
Если в происхождении национализма между версией Солженицына и реальной действительностью явно нет ничего общего, то есть ли общее в сути предмета? Ну, что собой представляет нынешний российский национализм, довольно ясно: агрессивные выходки и даже бряцание оружием по отношению к зарубежным странам "прозападного" уклона , а также дружеские связи с одиозными режимами уклона антизападного. И то, и другое направлено на самом деле не на достижение внешнеполитических целей (Россия давно уже не ведёт глобальной политической игры), а прежде всего призвано ублажить внутрироссийских националистов. По большому счёту, у национализма и не может быть никаких внешнеполитических целей, поскольку в XXI веке, вопреки точке зрения Солженицына, земля вовсе не является главной ценностью, так же как и заключённые в этой земле природные ресурсы. Большинство богатых стран невелики по своим размерам и бедны природными ресурсами, но эффективная социальная организация и наукоёмкая экономика приносят им процветание. У России же земли немеряно, природных ресурсов - выше крыши, но процветанием и не пахнет. Любому здравомыслящему человеку понятно, что в таких условиях России никакие внешнеполитические успехи (там паче территориальные приобретения вроде Абхазии) пользы не принесут, России нужно решать внутренние проблемы. Однако большинство Россиян здравомыслием не страдает. Вот и приходится нынешнему руководству, озабоченному решением внутренних проблем (правда, не факт, что России), время от времени устраивать громкие внешнеполитические "фейерверки" и заседать на престижных международных встречах в качестве свадебных генералов.
Итак, если реальный российский национализм - это курс внешнеполитической психотерапии для внутриполитически болезненных россиян, то что же представляет собой национализм по Солженицыну? Да вроде как раз отказ от внешнеполитических целей в пользу внутриполитических. То есть нечто абсолютно противоположное имеющемуся в наличии. Национализм Солженицына - это, образно говоря, картина маслом "Купчиха за чаем" - холёная такая, откормленная набожная купчиха, не проявляющая никакого интереса к Уго Чавесу. Говорят, Украина отделилась от России, потому что считала, что их сало (никто тогда не сомневался, что это - самая ценная ценность на земле) сожрали москали. Вот так и Солжницын полагал, что всё российское масло сожрал Фидель Кастро. Его национализм - это национализм голодных, в то время как сегодня мы имеем национализм униженных. То, да не то.
Следующий пункт программы Солженицына - это демократия. Тут мы опять-таки имеем что-то почти по Солженицыну: он предлагал демократию без "разгула", с сохранением "удобного размещения". Хотя сейчас у власти удобно размещены вовсе не те, кому писал письмо АИ, тем не менее это размещение с каждым годом становится всё удобнее и всё сохраннее. Было бы смешно видеть в этом руку Солженицына: сами с усами.
В Россию пришла та самая авторитарность, которую приветствовал АИ. Вот только отделить её от лжи, произвола и беззакония, как планировал писатель, не удалось, и без партийного билета "продвигаться по государственным ступеням" становится всё труднее. История жестоко посмеялась над писателем-"реформатором", доказав, что он, как "Человек рассеяный с улицы Бассейной, после долгого путешествия очутился почти в той же точке. Застой под знаменем марксизма-ленинизма сменился застоем под знаменем засилья продажной бюрократии.
Что бы там Солженицын ни предлагал, совершенно ясно, что главным его "протеже" было православие. И здесь, вроде бы, действительность превзошла самые смелые ожидания писателя. Церковь не только освободили, не только вернули ей собственность, но и наделили привилегиями, о которых Солженицын не смел и просить. Сами президенты стали постоянными посетителями торжественных церковных служб. Вот только поверить в набожность президентов было очень сложно, - учитывая их "атеистические" биографии. Впрочем, Солженицына это вряд ли бы очень расстроиоло. Он и сам выглядит не слишком набожным. По крайней мере, в "Письме" его интересует не столько "небесный", сколько "земной" аспект воцарения православия. Он вверяет Россию православию как хулигана вверяют строгому воспитателю: не важно, какие знания почерпнёт, главное чтобы матом не ругался. Российских правителей, в отличие от романтика-Солженицына, вопросы нравственного здоровья народа не слишком волновали, их поворот к православию был призван решить куда менее возвышенные шкурные проблемы: после отказа не только от марксизма, но и от лозунгов свободы и демократии, российская власть оказалась в идеологическом вакууме. Она строила капитализм самого жестоко сорта, но при этом население дружно (и небезосновательно) ненавидело новоиспечённых капиталистов. Расправы над отдельными опальными олигархами никакой новой парадигмы не порождали: национализация частной собственности никогда не объявлялась государственной идеологией. К тому же государственная собственность в общественном сознании очень быстро приобрела имидж чиновничьей синекуры, а Газпром стал всенародным символом коммунизма в отдельно взятой компании.
В такой неприятной ситуации власть очень нуждалась в некой идеологической опоре, и, видимо, вспомнило про старую добрую триаду "православие, самодержавие, народность". Помнится, я долго не мог понять значение последнего элемента триады. То ли это хождение в национальных костюмах, то ли пение народных песен. Прозрение пришло неожиданно, когда я увидал фото какого-то крестного хода, участники которого наряду с иконами несли чёрные флаги с националистическими лозунгами, среди которых была и пресловутая триада. Только тут меня осенило: "православие, самодержавие, национализм" - вот её нынешней смысл. Просто при Победоносцеве, видимо, слово "национализм" ещё не было в употреблении. Именно этот факт и позволил триаде перескочить в 21-й век. Со словом "национализм" она никуда бы не перескочила. Это слово после Нюрнбергского процесса в официальной идеологии сколько-нибудь приличного государства немыслимо. Поэтому последний пункт триады официально отпал, став при этом основой нашей "секретной" идеологии, нашей любимой фигой в кармане, прорываясь наружу только сухими "государственными интересами" и комичной "суверенной демократией".
Серединный элемент триады даже и для секретной идеологии не годился. Страна вплотную приблизилась к самодержавию, но идея единоличной власти в 21-м веке не только выглядит неприлично, но и не пользуется популярностью в народе. Из всей триады только православие оказалось незапятнанным. Как это ни парадоксально, годы советского правления даже обелили его образ в общественном сознании. Если на картинах передвижников фигурировали пьяные попы, то в последней четверти 20-го века образ священнослужителя у населения ассоциировался с патриархальной идиллией, а перестройка к тому же снабдила православие ореолом великомученничества. Стоило ли удивляться, что молодой российский капитализм не упустил случая воспользоваться такой идеологической опорой даже несмотря на то, что в России значительная часть населения исповедует ислам.
Осталось только разобраться, приблизило ли государственное признание православия ту цель, ради которой Солженицын призывал православие продвигать. Увы, общество православных "добросовестных работников" у нас не возникло и в его будущее возникновение верится с трудом. Вообще, всё что связано с трудом (бизнес) у нас развивается по самым что ни на есть "атеистическим" законам, а в церковь ходят, в основном, пенсионерки. Заметного влияния на общественную мораль церковь не оказала, и трудно ожидать такого в будущем от организации, которая, к примеру, помогает передаче древних икон, некогда принадлежавших ныне нищим городам русской глубинки, из государственных музеев в элитные буржуйские посёлки.
Ну, и в заключение о материальной стороне. Здесь Солженицину тоже кое-что удалось. Ненавистная ему крупная промышленность стала сдуваться как воздушный шар. Правда, к появлению маленьких уютных городков это не привело. Привело к превращению страны в сырьевой придаток мировой экономики с мегаполисами, наполненными "офисным планктоном". Глубинка и деревня остались пребывать в запустении. Куда ни кинь, прогнозы Солженицына реализовались в качестве пародии. Мечты о высоконравственном патриархальном благолепии вылились в лицемерную бюрократическую систему, безучастную к своим подданным. Впрочем, а был ли участлив сам Солженицын? Может быть он написал что-то о бесплатном здравоохранении? Или об обеспеченной старости? Увы, ничего такого в "письме" нет. Зато присутствует заселение мёрзлых сибирских пространств под православными хоругвями.
Но вот что интересно. Похоже, есть всё-таки на Земле место, где мечты Солженицына осуществлены в лучшем виде. Это Португалия. Она хоть и не православная, но очень набожная. Города в Португалии небольшие, зелёные и уютные. Промышленности почти нет - не склонный как к разгулу как демократии, так и произвола, диктатор Салазар считал, что там где промышленность, там - профсоюзы, а там где профсоюзы, там - коммунисты. Коммунистов Салазар любил не больше Солженицына. В результате нынешняя Португалия сияет девственной экологической чистотой, а по её улицам можно без опаски ходить даже тёмной ночью. Португальцы не богаты, но и с голоду не умирают. Это ли не идиллия? Вот только есть определённые "но": когда по телевизору показывают обитателей португальской глубинки, кажется, что это репортаж из Афганистана. И живет Португалия не просто бедно, но к тому же ещё и на деньги богатой остальной Европы. После смерти Салазара в Португалии было началась буза, и Европа вынуждена была посадить её себе на шею в качестве "экологически чистой деревни" для туристов. Понятно, что перспектива у Португалия одна - со временем превратиться в типичный "район" Европы. И произойдёт это, видимо, гораздо быстрее, чем мы превратимся в Португалию.