среда, 10 ноября 2010 г.

Раневская + Лопахин = любовь

В связи с одним разговором вспомнил свою давнишнюю дискуссию о "Вишнёвом саде".

У меня вызывают стойкое неприятие "интерпретации", в которых постановщики "читают между строк вместо строк". Но если в случае с Черняковом это всё-таки была опера, искусство слегка шизоидное, то Чехов... Предельно трезвый, предельно простой. Прыгать у него на столе - просто глупость и пошлость. Принято считать, что Чехов допускает свободу трактовок. Всё так, но только "трактовок зрителя", а не трактовок исполнителя. Зритель может по-разному относиться к Раневской (осуждать, сочувствовать...), но это не значит, что Раневская может позволить себе на сцене щупать Фирса за интимные места.
На самом деле, ВС, в отличие от большинства произведений позднего Чехова, и свободу зрителя серьёзно ограничивает. В нем всё довольно однозначно и, чтобы пьеса не была совсем прямолинейной, Чехову пришлось хитрить, "прятать монстра". Лично мне это не импонирует, но, к счастью, у ВС есть "второй слой", символический, в котором разворачивается полемика о судьбе культуры. Концепция Крюшонуса-Миронова означает, что этот второй слой они просто проигнорировали, сведя ВС к понтовой мелодраме.


Источник

Перечитал и решил, что был не совсем прав. Лопахин - конечно, монстр. Он - будущая гибель России. Но не всё так просто. Вполне вероятно, что порыв помочь Раневской был искренним, хотя и бессмысленным из-за недееспособности Раневской. Аристократия, создавшая "САД", оказалась совершенно не приспособленной к новым, капиталистическим, правилам игры. Чего ждал Лопахин от Раневской? Предложения "давайте составим бизнес-план"? Раневская оказалась в положении выпускницы пансиона благородных девиц, от которой требуют решения сложной математической задачи. Девушек её круга ничему такому даже близко не учили (впрочем, как и юношей). Отсутствие встречных шагов со стороны Раневской Лопахин вполне мог расценить как выражение надменности, презрения к себе лично... Ну, при условии что он был полный дурак. В этом случае сцена с шампанским становится попыткой глумления над поверженной Раневской. Но для того чтобы вести себя так, нужно быть не только дураком, но и садистом. Нет, на Лопахина не похоже. Он не настолько пассионарен. И к тому же ему предлагают жениться на Варе - значит, всё-таки не презирают. Более , того, женитьбой у него практически просят одолжения. Которого Лопахин не делает. Вот здесь, видимо, и кроется ключ к пониманию образа: Лопахин упивается своей силой, и раневские для него - люди второго сорта. По доброте душевной он даже хотел пойти им на встречу. Но вот не оценили - им же хуже. Для него, на самом деле, не существует никого вокруг. Он замкнут в самом себе. За его покупку все должны выпить шампанского. Что они при этом испытывают - ему плевать. Его эмоциональность сродни эмоциональности уголовника, который сегодня клянётся в дружбе, а завтра вонзает нож. Чувства как декорация. Пожалела тётя в детстве избитого мальчика - какая она хорошая! Что у нас на завтра? Ах, да. Рубка вишнёвого сада... События совершенно не выстраиваются в систему. Это напоминает чеховского (в реале) папашу, сочетавшего глубокую набожность с безбожной жестокостью. Поступки и мораль живут в разных измерениях и не складываются в единую систему. Да и нет никакой системы. Нет культуры. Нет САДА. В руки таких вот людей вскоре попала Россия. И они срубили всё. В том числе и самих себя. Это Чехов, видимо, тоже предсказал - в том месте, где Петя Трофимов советует Лопахину воздержаться от строительства дач на месте срубленного сада.

вторник, 9 ноября 2010 г.

Язык как носитель смысла и как ритуал

Язык - продукт общественного соглашения. И "учёные" диктовать ему какие-либо правила не могут. Это как если бы физики посовещались и решили узаконить модель всемирного тяготения, которая соответствует неким "правилам", но противоречит реальности. Правила есть результат анализа реальности, они могут использоваться для прогнозирования новых явлений, но не могут предъявлять требования к этим явлениям, становиться НАД фактами. Так что если в народе бытует «блоггер», а по чьим-то правилам выходит «блогер», то забудьте про правила.
Впрочем, у «законников» есть шанс – его им даёт общественная природа и неточность соглашения. К примеру, напИшите вы «блогггер» (или даже «блохер») - и я вас всё равно пойму. Система распознавания у человека работает гораздо лучше, чем в поисковике гугл. А значит, мы с вами соглашаемся не на «блоггер», и не на «блогер», а на некую приблизительную звуковую конструкцию – сиречь морфему. И нет особой разницы, в какой форме она будет реализована. Я вот давно уже почти всегда пишу «щас» вместо «сейчас». Разе кто када меня не понял? Недавно столкнулся с сетованиями: некий товарищ проанализировал кол-во употреблений «щас» и пришёл в ужас: грядёт эра безграмотности. Страх оказаться безграмотным и есть, видимо, главный двигатель языкового нормирования. Когда мы (хотя, наверное, не вы) слышим в электричке «извините, что я к вам обращаЮСЯ», мы ассоциируем эту лексему с определённым социальным классом. Язык оказывается носителем не только семантического значения, но и социального статуса говорящего. Он становится социальным кодом. А социальный код – это уже нечто, что не имеет прямого значения, как не имеет значения галстук, который требуется носить в офисе. Это не знак, а ритуал. Чистоту же ритуалов всегда блюдут жрецы. Комиссии и комитеты. И всё же «ритуальность» для лексем – вторична. «Российскую газету» можно заставить писать «блогер», закомплексованных подростков – тоже, наверное. Но люди свободные и незакомплексованные будут изъясняться так, как им нравится. Плевать мне, что малограмотная деревенщина пишет «щас» - это даже прикольно. Кстати, огромное удовольствие – экспериментировать с языком, генерить новые морфемы (а не просто словоформы) и находить у респондента их ассоциативное понимание. Язык - как секс. Церковь рекомендует сверху, но…

Источник