ferzunkin: Постимпрессионисты из Сумарокова

Уже не помню, почему меня так туда тянуло. Кажется, просто вид из космоса заинтриговал. Два заброшенных храма недалеко друг от друга (но не рядом!), несколько беспорядочно раскиданных домов, прудок, речушка. И название всего этого: "Красное-Сумароково" (-Сумароковых)... Хм, у меня по дороге на дачу, рядом с н/п, носящим неказистое имя "Хрипань", построили катеджно-барачный посёлок и назвали как-то вроде "Голицыно-Долгоруково". Всёремя ежжу мимо и ржу. А тут, можно сказать, Голицыно-Долгоруково а ля натюрэль. Ну как не заглянуть.

Правда, погода с утра слегка не задалась. После предыдущего раззолоченного солнцем дня наступила совсем другая осень, меланхоличная и тусклая. Ну, во всём своя прелесть. И когда над поймой речки Сенкешки, с противоположных сторон протяжённого возвышения, обозначились два скромных невысоких силуэта, стало ясно: “Красное”, и даже очень .

(все приведённые фото кликабельны)

Дорога довольно долго тянулась вдоль захватывающей панорамы, слегка разворачивая её по отношению к зрителю. Зритель, в эйфории, без конца менял объективы, то приближая, то удаляя будто позирующие храмы.

В конце концов колея привела к тому, что осталось от речки Сенкешки. Осталось, помнится, что-то вроде ямы, форсирование которой, хоть и не доставило удовольствия, тем не менее дважды завершилось для моей старой легковушки успешно. После переправы дорога наконец поворачивает в сторону Сумарокова и проходит мимо Скорбященской церкви. Но её я решил оставить на потом, рванув к наиболее интересной Троицкой. Впрочем, надо сказать, что вблизи даже и Троицкая впечатляет несколько меньше.

Это никоим образом не шедевр. Архитектура основного объёма скупа и неоригинальна, пропорции незамысловаты. Четверик , на который поставлена крутая пирамида кровли. Главы - как столбики, длинные и тонкие, без постаментов в основании, грубовато “протыкают” кровлю. Декор - предельно лаконичен. Колокольня - самая обычная, классическая. Каких тысячи… И всё же есть в этом сооружении какая-то неуловимая гармония, нечто притягательное, что заставило обойти его со всех сторон, фиксируя меняющиеся ракурсы.

Ощущение заброшенности. То есть люди вроде как есть, пара силуэтов вдали промелькнула, но все что попадается на глаза какое-то мертвое. только старые огромные деревья, как чеховский Фирс, обреченно взирают на следы исчезнувшей усадьбы.

Может правда от усадьбы что-то и осталось, но я даже до пруда не дошел: внимание отвлекли замечательные ворота ныне почти полностью утраченной ограды.

За воротами расположено заброшенное, но не обойдённое вниманием кладоискателей, кладбище.

Внимания оно действительно заслуживает. Надгробные памятники 1-й половины 19-го века встречаются в России не часто:

Под ними покоятся представители семейства Сумароковых, причём в основном весьма преклонного возраста девицы. Тем не менее, Троицкий храм был построен не Сумароковыми, а помещиком Шокуровым, папой первой из Сусмароковых в Красном, могила которого вроде бы находится к Югу от алтаря, но я туда, честно говоря, не дошёл. Потому что вошел в церковь. В неё, кстати, ведёт совершенно замечательная дверь:

Ну, а то, что открывается за дверью, произвело на меня неизгладимое впечатление. Впрочем, сначала немного о трапезной. Она довольно обширна.

Бросаются в глаза две симметрично расположенные изразцовые печи, из которых лучше всего сохранилась южная:

Кое-где уцелели росписи, довольно мрачные и не совсем бесталанные.

Впрочем, с росписями основного объёма им сложно конкурировать:

Самое забавное, что я совершенно не ожидал обнаружить в Троицкой церкви росписи. Вероятно потому, что планы посетить Сумароково остались от предыдущего зимнего путешествия (тогда была жуткая пурга, и я доехал только до соседнего Спаса), и за год я успел много чего подзабыть. А может быть, на профильных сайтах тогда ещё не было фотографий. Впрочем, не так уж это и важно. Осмелюсь утверждать, что ни соборы, ни тэмплы, ни шуршесы даже и сейчас не дают адэкватного представления о росписях Сумарокова. И дело не только в посредственном качестве фотографий (мои тоже не идеальны). Они, в основном, являют “взгляд издали”, вполне достаточный для оценки необычайной декоративности росписей. Однако сумароковская живопись претендует на большее, чем просто быть украшением стен. Как минимум один из шести художников (известны имена трёх из них: костромичи братья Иван, Лука и Василий Носковы) был если не гением, то по крайне мере живописцем исключительного таланта. Издали этого просто не разглядишь. Издали это кажется бюджетным вариантом недальнего Тетеринского. Там такая же “шкатулка”, расписанная снизу доверху горизонтальными лентами сюжетов. И тоже преобладают синие тона. Выглядит захватывающе и умопомрачительно, но вглядываться в отдельные сюжеты - занятие не слишком интересное. Иное дело Сумароково. Впрочем, здесь много куда уже вглядеться просто не получится. Почти вся живопись четверика оказалась “обезличена” временем.

Вместо лиц - “кляксы”. Вероятно, черты лица наносились отдельными мазками поверх фонового слоя и были недостаточно хорошо закреплены. Ну а там, где ещё можно что-то рассмотреть, живопись далеко не всегда впечатляет:

К сожалению, у меня не было времени снять каждый сюжет (по хорошему, верхние ярусы вообще надо бы было снимать “трубой”), а при увеличении фрагментов с общих планов сказываются цифровые шумы, тем не менее в приведённом фрагменте легко читаются статичность поз и невыразительность лиц. А абрис руки фигуры в синем (у правого обреза фото) вообще свидетельствует о “малярном” уровне живописца. Однако другие сюжеты четверика, даже при не лучшей сохранности, демонстрируют живопись иного рода. Вот фрагмент второго пояса северной стены (слева над входом):

Лик Христа являет глубокое раздумье. Будто речь идёт о принятии какого-то очень важного и непростого решения. Художник тонко передаёт психологию образа. Пластика фигур условна, но отнюдь не беспомощна. Композиция довольно статична. Это относится к большинству сюжетов четверика. Исключение составляют росписи западной стены. Здесь особенно впечатляет сюжет с плавающими человечками и багровыми херувимами (сори, не знаю как это правильно зовётся):

Пластика человечков гипнотизирует зрителя своим, если можно так выразиться, “саспенсом”:

Чуть ниже - второй и, кажется, увы, последний “психологический” сюжет четверика (о самом нижнем ярусе речь пойдёт отдельно!):

Крайние фигуры справа и слева напомнили мне полотна Петрова-Водкина. Бородач тоже очень выразителен, немного похож на А.С.Пушкина.

Отдельно следует отметить купол:

Его восточная часть контрастно выделена тёмным светом. Увы, сохранность её плачевна. Хорошо читаются только фигуры ангелов:

Зато остальные части сохранились даже лучше, чем четверик:

Композиция продумана, пластика фигур интересна, а лица не лишены психологизма.

Пришла пора “спуститься с небес” к основанию четверика. Здесь не только пострадал верхний слой краски - живопись утрачена почти полностью . На южной стене в промежутке между окнами росписи уже едва угадываются

Однако в Ю-В углу сохранился весьма интересный сюжет:

У “входа в город” два персонажа предстоят толпе. Фигура левого практически полностью утрачена, зато лицо правого весьма выразительно. На нём если не отчаяние, то по крайней мере тревога:

С небес на героев смотрит Богородица. Её взгляд полон грусти:

Пластика линий изображения отсылает к иконописи и достойна восхищения:

Повреждения нижнего пояса северной стены аналогичны южной:

Слева от входа вообще мало что сохранилось. Зато изображение справа, несмотря на повреждения, составляет одно из главных сумароковских сокровищ. В верхней его части помещена Богородица с младенцем:

Её взгляд я назвал бы волевым. Впечатляет нетривиальная пластика образа, диктуемая окружающим его небесным овалом.

Ниже располагается группа исключительно выразительных фигур:

Два мужских изображения слева отличаются яркой портретной индивидуальностью. Кажется, их позднее украл Шагал для своих знаменитых полотен.

Правая часть композиции сохранилась хуже:

Однако женское лицо в центре поражает свободой и естественностью пластики.

Ещё одно “творение Петрова-Водкина”...

Слева композиция продолжается замечательным херувимом, расположенным прямо над дверью:

Отдельно хочется отметить изысканность цветового решения композиции: доминирующие сиреневые и бирюзовые тона дополняются бордовыми, золотистыми, кирпично-красными, тёмно-синими цветовыми пятнами. Своеобразна манера прорисовки лиц: тёмными штрихами поверх серовато-коричневого фона. Это почти графика, даже немного гризайль.

Остальные сокровища Сумарокова расположены в апсиде храма.

Уже и издали заметно, что это нечто весьма отличное от статичных композиций поясов четверика. Художник активно обыгрывает крутую кривизну стен, подчиняя ей динамичную пластику композиций. Впрочем, это в большей степени касается восточной оконечности апсиды, той её зоны, где вертикаль переходит в горизонталь: именно здесь кривизна максимальна. Остальные сюжеты не столь динамичны. К примеру, на южной стене апсиды изображены довольно статичные фигуры святых:

Увы, не все лица ныне читаются. Больше всего повезло дьякону Филиппу:

У него мудрый и немного усталый взгляд…

Неплохо сохранились также изображения святых, обрамляющие южное окно апсиды. Расположенный справа Филипп митрополит выполнен в совершенно иной, более реалистичной, манере:

Живопись лица - объёмная, отличие особенно заметно на изображении глаз: у дьякона зрачки выполнены как яркие крупные точки внутри контурных кружочков, у митрополита же они еле заметны рядом с затенёнными углами глаз.

Ещё более реалистична живопись расположенного с другой стороны южного окна изображения Алексия митрополита.

А вот помещённый справа от центрального окна Папа римский близок по стилю изображения к дьякону Филиппу:

Бросаются в глаза всё те же яркие точки зрачков.е Лик Папы не блещет психологизмом, но какие линии, какие цвета!

Расположенной “за углом” от Папы царице Елене повезло меньше

Черты её лица читаются с большим трудом. Тем не менее, очевидно, что её образ выполнен в той же “абстрактной” манере, что и дьякон с Папой.

А вот расположенный напротив Елены царь Константин снова демонстрирует объёмный реализм.

Царь настолько прекрасен, что может бросить вызов самому Папе. Живописная манера очень близка образу Филиппа митрополита. Вполне возможно, что их писал один и тот же художник.

Замыкает галерею нижнего яруса апсиды персонаж, дескрипцию которого подпортили вандалы. Впрочем, можно вроде бы разобрать то же самое имя “Константин”. И тоже при короне.

Черты лица (вытянутое, с узкими глазами) Констанина-2 сближают его с образом митрополита Алексия. Впрочем, возможно, что рисовал их и Папу с царём один и тот же художник - просто тип лица иной.

Живопись нижнего пояса, расположенная между центральным и северным окном апсиды, сохранилась плохо

А к западу от Северного окна - вообще почти полностью утрачена:

Зато неплохо сохранилась фреска, разделяющая южное и центральное окна. Это, насколько я понимаю, Сошествие святого духа.

Выполненные в бесхитростной манере лица Богородицы и её окружения покоряют умиротворённой гармонией.

Мужские фигуры по краям выписаны весьма искусно. У них явно тот же автор, что и у фресок северной стены.

Средний пояс апсиды состоит, в основном, из динамичных, сложно сочленённых ммежду собой сюжетов.

Справа, на стыке четверика и апсиды, сюжет с крестом:

В принципе, этот сюжет близок росписям южной стены четверика, но сохранился намного лучше:

Живопись замечательна, но совершенно очевидно, что “это не Петров-Водкин”.

Следующие, расположенное к востоку от предыдущего, “клеймо”, тоже напоминает сюжеты четверика.

Увы, живопись здесь не блещет психологизмом, к тому же она композиционно перегружна. Пластика фигур не впечатляет.

Зато пластика следующего сюжета - замечательна.

И не только пластика.

Лицо Христа - мудрое и трагичное. Фигуры мучителей полны динамики.

В следующем клейме образ Христа удался художнику несколько хуже:

Зато отменно удались истязатели. Тот, что справа, выписан настолько живо, что, кажется, художник изобразил в нём какого-то своего личного недоброжелателя
.

Следующий сюжет не особенно интересен, зато далее, над центральным окном апсиды, располагается ещё один шедевр:

Изображение Христа сильно пострадало от вермени, но это, кажется, только придаёт ему мистической силы:

Чрезвычайно выразительны лица по бокам от Христа. Совершенно очаровывает группа фигур слева внизу

Живопись в очередной раз заставляет вспомнить Шагала.

Изображения второго пояса северной части апсиды сохранились так же плохо, как и первого.

Исключение - сюжет, расположенный на стыке с четвериком:

Он динамичен и психологичен:

На потолке апсиды изображена сцена распятия:

Она выполнена на редкость экспрессивно:

Подведём некоторые итоги. Живопись Троицкого храма - явление, вероятно, уникальное. Может быть, во времена своего создания она таковой не была, но с тех пор много воды утекло. Единственный другой храм, роспись которого доподлинно была выполнена Носковыми, давно разрушен. Как и тысячи других храмов, в которых (почему бы нет?) существовали подобные росписи. А если не уничтожены, то перерасписаны “настоящими” художниками. Вероятно, даже в момент своего создания сумароковские росписи воспринимались как нечто старомодное. Ну, а уж в 19-м веке они так и подавно должны были считаться неумелым примитивом. Ирония состояла в том, что на самом деле эти ребята заглянули далеко вперёд (века на полтора).

Корни сумароковской живописи безусловно лежат в иконописной традиции и отпочковавшегося от неё жанра парсуны. Впрочем, как я здесь попытался показать, в Троицкой церкви представлена очень РАЗНАЯ живопись явно разных (в том числе и по масштабам дарования) художников. Кто-то живописал очень условные лица и позы - подобные часто встречаются на старинных иконах, кто-то пытался уйти от условности, что в середние 18-го века само по себе не несло новизны: уже и в 17-м веке российская иконопись познала “фряжское” влияние. Ранние парсуны, с робкой светотенью и искажённой анатомией, ко времени строительства Троицкой церкви уступили место технически изощрённому реализму. “Сумароковский Шагал”, судя по всему, пошёл по другому пути. Он знаком и с иконописными “пошибами”, и с фряжскими портретами, но его цель - не приближение первых ко вторым, не достижение фотографического совершенства. Оковы реальности так же малопривлекательны для него, как и оковы условности. Своей живописью он не пересказывает древний текст и не повествует о жизни современников, а как бы рассказывает притчу. Методом построения дискурса является, если можно так выразиться, “постижение метафизики формы и цвета”. Именно это роднит сумароковские фрески с Шагалами-Петровыми-Водкиными. Изображаемые фигуры далеки от анатомического правдоподобия, но при этом нельзя назвать их “недостаточно умело выполненными”. Именно это отличает их от сохранившихся ещё кое-где (к примеру, в костромском селе Богослов) росписей местных артелей. Особенно важно, что за свободным полётом фантазии в Сумарокове скрывается не только талант живописца, но и нечто, что можно было бы обозначить словом “душа”. Некий изображённый художником с любовью трогательный загадочный мир, обречённый на окончательное исчезновние вместе с сумароковскими фресками.

В завершение немного о Скорбященской церкви. Она очень скромна, и скорее напоминает часовню.