Бывает, после дискуссии остаются невысказанные мысли. На сей раз речь идёт о дискуссии (http://petrark.livejournal.com/380712.html?view=4552744#t4552744), довольно быстро принявшей неприятный оборот. Оппонент начал воспринимать мои реплики как личные оскорбления, хотя речь шла всего лишь об отношении Осипа Мандельштама к своему времени. В результате весь пост был скрыт оппонентом-хозяином журнала. Ну, такое со мной случается не редко, так что я уже научился угадывать момент, когда сие торжественное событие произойдёт, а в данном случае точность составила чуть ли не минуты. Я написал эмоциональный протест в соседний пост, где высказал всё что я думаю о "сожжении книг" и обещал опубликовать спасённую дискуссию у себя в журнале. Как ни странно, после этого пост был восстановлен и дополнен другим постом (http://petrark.livejournal.com/383614.html), в котором мой оппонент призвал своих друзей гневно осудить моё безнравственное поведение. Суть претензий оппонента состояла в том, что я использую свои способности полемиста дабы утвердить как истину в корне ложные утверждения. Вариант, что дело тут не в моих выдающихся способностях, а просто в моей правоте, почему-то не пришёл оппоненту в голову.
Как бы то ни было, по истечении времени (я недавно загремел в больницу и, если восстановлю здоровье, то не раньше чем через несколько месяцев), многое в том споре кажется лишним и мелким. Кроме того, мне хотелось бы подробнее остановиться на воспоминаниях Надежды Мандельштам, не раз упоминавшихся в том споре.
Надежда Яковлевна не захотела казаться смешной и решила представить супруга не героем, а скорее жертвой, великомучеником. Добрым, благородным человеком, не способным противостоять жестоким реалиям своего времени. Возможно, так оно и было, но у меня есть кое-какие сомнения. Прежде всего, в воспоминаниях НЯ довольно трудно найти проявления элементарной доброты со стороны ОЭ. Зато проявлений благородства - множество. Раздаёт пощёчины негодяям, заступается за невинных жертв, бросает вызов тирану...
В результате, из воспоминаний НЯ не складывается единый, "живой" образ ОЭ. Недостающее можно тем не менее отыскать в "Четвёртой прозе" самого Мандельштама, которая, на самом деле, не очень-то и "проза". Она во многом сродни поэзии Мандельштама, в ней точно так же почти не отыскать прямо высказанных мыслей, зато присутствует череда зыбких образов, эпитетов, понятий, восприятие которых требует активации глубоких ассоциативных слоёв сознания. Та активация, которая произошла в моём сознании, склонила меня к мысли, что ОЭ был психически нездоров еще до своего ареста. Глубочайшая депрессия, тотальное неприятие окружающей действительности, агрессивная недоброжелательность по отношению практически к любому встречному - вот лейтмотив 4-й прозы. Современники поэта, большинство которых было такими же жертвами режима, что и сам ОЭ, не вызывают у него никакого сострадания. Образ, что и говорить, мало похожий на воспоминания НЯ.
Как же, при отсутствии сострадания, объяснить многочисленные "благородные" (с риском для жизни!) поступки, на которые делает акцент НЯ в своих воспоминаниях? У меня нет никаких сомнений в том, что ОЭ был человеком благородным, что для него были неприемлемы такие проявления человеческой подлости, которыми, к примеру, отличался эсер Блюмкин. Однако если рассмотреть стычку Мандельштама с Блюмкиным, хвалившимся своим правом на убийство кого угодно, за бесстрашием Мандельштама легко угадать попытку "атаковать" собственный страх оказаться этим самым "кем угодно". Нервный срыв смертельно напуганного человека - вот в чём мне видится основной мотив "подвигов" Мандельштама вообще. Очевидно, те подсознательные страхи, которые позднее свели ОЭ с ума, начали душить его задолго до ареста. Сила их давления ясно ощущается в 4-й прозе. Психика Мандельштама с трудом их выносила, и время от времени поэт "срывался", давая пощёчину Алексею Толстому или сочиняя "Мы живём, под собою не чуя страны".
Последнее стихотворение, как известно, сыграло роковую роль в судьбе Мандельштама, соответственно, и НЯ уделяет ему особое внимание в своих воспоминаниях.
НЯ признает, что роковой стих был равен попытке самоубийства, что отказ от привычно усложненного языка не мог иметь целью расширение аудитории Мандельштама (у подобного рода текстов тогда просто не могло быть аудитории), однако она выдвигает странную версию: будто ОЭ отказался от привычного его поэзии ассоциативного языка, чтобы оставить после себя ОДНОЗНАЧНОЕ свидетельство своего отношения к происходящему. За всю свою жизнь не написал ничего однозначного, а тут вдруг снизошел до эллочек-людоедочек. Неужто неоднозначный "Волк" хуже отражает отношение ОЭ к происходящему? Неслучайно, по признанию самой НЯ, многие из окружения Мандельштама отвергли стих про кремлёвского горца, как повествующий примитивным я зыком о том, что все и так знают. Между тем, причина появления столь вульгарного опуса лежит на поверхности. Уж если поэт задумал суицид, ему имело смысл позаботиться о том, чтобы "пистолет выстрелил". А посему целевая аудитория этого стиха состояла скорее всего из единственного человека: того самого, с жирными пальцами, которому предстояло "выдать пулю", не заплутав в чуждых его уму ассоциациях. И кто бы мог подумать, что такой "железный" план не сработает! Его невиданная дерзость произвела на тирана впечатление, и "усатый" решил разыграть с Мандельштамом известный античный сюжет "Милосердие Тита". Только это самое невероятное милосердие и спасло от смерти ОЭ, а вместе с ним и немалое число людей, с которыми он успел поделиться своим сочинением. В противном случае ОЭ имел все шансы утянуть за собой в мир иной немало своих "читателей". Видимо, НЯ хорошо осознавала моральную уязвимость такого "суицида", именно поэтому и свела все к "однозначному посланию". Типа: ну, может что-то и было от самоубийства, но главное - поэт, подобно Герцену с его "Колоколом", делал большое дело. А ради большого и светлого дела можно пойти и на жертвы. Человеческие. Уж не знаю, было ли Надежде Яковлевне смешно, когда она сравнивала "системного" революционера Герцена с индивидуалистом-Мандельштамом, от страха находящимся на грани помешательства. Человека, вершившего долгую кропотливую работу ради будущих поколений, с провокатором, играющим в русскую рулетку чужими головами. НЯ, кстати, сама говорит: человек, прочитавший такой стих публично, немедленно был бы признан провокатором. Наивная попытка отвести от ОЭ очевидное обвинение. Ну, читал он НЕ публично - какая разница? Достаточно того, что читал кому попало. К примеру, некоему Д., относительно надёжности которого сама НЯ высказывает более чем обоснованные сомнения. Совершенно очевидно, что столь безответственное распространение подобных стихов должно было очень быстро привести ОЭ на Лубянку, где он, как известно, немедленно выдал всех своих "читателей". "Ах, ну какие из нас конспираторы!" - оправдывает его НЯ. Но если ты настолько "не конспиратор", какого дьявола ты подставляешь людей, читая им свои убийственные стихи? К тому же ведь тем самым ОЭ подставил и своего многолетнего благодетеля Бухарина. Кто знает, возможно часть вины за его случившееся чуть позже уничтожение лежит и на Мандельштаме? Но НЯ эти вопросы не волнуют. Она озабочена только тем, чтобы представить ОЭ дартаньяном среди пигмеев. Она упорно пытается вычислить предателя, она смакует слухи относительно антисемитских высказываний Горького, она взахлёб повествует о том, как Пастернак завидовал мандельштамовской квартире и не упускает случая упомянуть о загадочной "эгоистической" реплике Пастернака во время его разговора со Сталиным. Это вместо благодарности: ведь ОЭ подставил и БЛ тоже, так что последний имел полное моральное право не заступаться за хулителя "тараканьих усищ". Всё-таки ОЭ и НЯ были "два сапога пара" - в своём эгоцентризме, своей ненависти к окружающим, в отсутствии сострадания к тем, кто пытался выжить под пятой победившего социализма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий