Я как-то не рвался это читать, потому что про лагеря - ну, вроде, и так всё понятно. Нехорошие энкавэдэшники мучают несчастных зеков. Зверства, ужасы, всё такое... Оказалось, ничего подобного. То есть всё изложенное, безусловно, ужасно, но рассказчик не спешит ужасаться. Солженицын нашёл удивительно сильный ход: он решил описать один СЧАСТЛИВЫЙ день зека. Зона представлена в рассказе как совершенно НОРМАЛЬНЫЙ социум. Ну, как если бы речь шла о жизни карапузов в детском саду. Солнце светит, столовка работает... Эффект оказался оглушительным. Вместо набившего оскомину "так жить нельзя" получилось захватывающее исследование неких маргинальных свойств человека и цивилизации в целом.
Зона оказывается сложным организмом, устроенным гораздо прихотливее, чем гласит официальная "легенда" (государство содержит вертухаев, вертухаи принуждают зеков к труду). Выясняется, что существует и обратная связь - зависимость вертухаев от зеков. Государство не слишком щедро одаривало своих палачей, а посему жизнь зоны в значительной степени подпитывалась посылками родственников зеков. Я даже не мог себе представить, что они играли такую огромную роль. Тот, кто их регулярно получал, имел намного больше шансов выжить. Такие люди образовывали высшую касту зеков, становились "богатеями", перед ними лебезили "бедняки" (типа Иван Денисыча). Богачи за "взятки" получали освобождение от общих работ, коротая время в разного рода "тёплых местах". Если верить Солженицыну, "богачи" происходили, в основном, из среды городской интеллигенции. Именно им богатые жёны исправно слали посылки. Крестьянские же жёны были настолько бедны, что не могли оказать существенную помощь своим мужьям. Так, Иван Денисыч, получив раз посылку от жены, отказывается от дальнейшей помощи, понимая, что отнимает у семьи последнее.
Ощущение отсутствия непроходимой границы между зэками и "свободными" гражданами стало для меня настоящим открытием. По сути, вся страна была одним большим концлагерем. Зеки - в лагерях, их жёны - в колхозах. Одно и то же. Зек не мог оставить миску на объекте, потому что ночью её обязательно сперли бы вольнонаёмные. Можно себе представить, насколько богато жили эти самые вольнонаёмные, если они воровали у зеков! А конвоиры, изымавшие у зеков часть украденных дров? Они ведь сами рисковали за это "загреметь"! Все мазаны одним миром, все выброшены на свалку, как ржавые детали. Тем удивительнее видеть, как эти самые детали вдруг образуют вполне жизнеспособный, исправно работающий механизм!
То, что нам демонстрирует Солженицын, можно было бы назвать "затуханием и искажением властного сигнала по мере прохождения по социальной цепи". Явление, особенно характерное для тоталитарных режимов, где нет механизма общественной коррекции целей. Генсек мог поставить цель: к примеру, строительство автозавода, и добиться её выполнения, но одновременно с автозаводом он получал некий саморегулируемый социум, о законах жизни которого он даже не подозревал. Пока властный сигнал был силён, этот социум оставался в тени, но стоило сигналу ослабнуть, как социум продемонстрировал свою разрушительную силу. В рассказе Солженицына до этого ещё далеко, но взрывной заряд уже заложен. Зеки вступили в сотрудничество с вертухаями на предмет расхищения "всенародной собственности". Пройдёт ещё лет 40, и гигантские инвестиции советских пятилеток станут уходить как вода в песок. Этот сценарий уже содержится в рассказе: когда на совещании какой-то начальник описывает в деталях неэффективность стройки. Да уж, кажется, давно известно, что рабский труд - не самый эффективный. Для результата требуется постоянный приток рабов и неослабевающие властные усилия (террор). И то, и другое не вечно.
Описание законов жизни зоны - только одна часть задачи Солженицына. Вероятно даже более важной задачей было для Солженицына исследование психологии зека, прежде всего через личность ИД. ИД - персонаж уникальный, при том что аналогов в русской литературе более чем достаточно. Это практически все, кого можно отнести к категории "мужик". Ну, к примеру, "Злоумышленник" Чехова. Родовые черты подобных персонажей - существование в рамках весьма узко (примитивно) понимаемой рациональной схемы поведения, эмоциональная невосприимчивость ("злоумышленник" не выражает страха перед лицом следствия и довольно спокойно реагирует на своё заключение под стражу). Однако Солженицыну удаётся заглянуть в такие глубины, которые Чехову не покорились. То, что у Чехова выглядит пещерным идиотизмом, у Солженицына оказывается изощрённейшим механизмом выживания в нечеловеческих условиях. ИД отнюдь не идиот. Он скрупулёзно анализирует окружающую реальность, замечая любую мелочь, способную помочь ему выжить. Он с невероятным усердием строит оптимальную стратегию, именно в успешности этой стратегии черпая смысл существования и радость жизни. И читатель постепенно вживается в его шкуру. То, что в начале повествования повергало в шок, казалось чудовищным, бесчеловечным, со временем воспринимается как норма. В конце концов читатель начинает воспринимать один день Ивана Денисовича как действительно "счастливый". И при всём том ИД недалеко ушёл от "злоумышленника". Он так же живёт "одним днём". Он не строит прогнозов, потому что прогноз есть палка о двух концах: с одной стороны он способен нести надежду на освобождение, с другой - страх смерти. ИД избегает и того, и другого. Перспектива встречи с семьёй хоть и согревает ИД, но просто до неприличия слабо. Вместе с тем он чрезвычайно далёк от истерик по поводу беспросветного будущего и несправедливости судьбы. Ад, в котором он живёт, кажется ему вполне подходящим местом существования, он вовсе не рвётся вырваться из него на волю. Вися на ниточке над пропастью, он не испытывает страха перед завтрашним днём. Для ИД просто не существует завтрашнего дня. Он концентрирует своё внимание на дне настоящем, в результате обретая неплохие шансы (по сравнению, к примеру, с истеричным Фетюковым) получить пропуск в будущее.
Ну вот. Мы достаточно повосхищались ИД. Настала пора взглянуть на него с несколько иной стороны. Можно сколько угодно приводить Ивана Денисыча в пример голливудским миллионерам, отправляющимся на тот свет из-за передозировки антидепрессантов, но сначала хотелось бы понять: а ради какой цели ИД так виртуозно борется за выживание? В чем смысл этой "интерактивной игры"? В лишней миске тюремной баланды? Достоин ли уважения человек, которому порция табака доставляет больше радости, чем мысль о встрече с женой и детьми? И вот уже ИД предстаёт монстром, специальным подвидом гомо сапиенс, выведенным в России за долгие века беспросветного существования. Прирождённый раб, птица, комфортнее всего чувствующая себя именно в клетке.
Нет, ИД - вовсе не нелюдь. Он способен на человеческие чувства, пусть и в приглушённом варианте. Даже к бедняге-Фетюкову испытывает сострадание. Хотя оно ни в чём не выражается, важно уже то, что ИД является сторонником социального компросмисса, никогда не проявляет агрессии (да и ради чего? У героя нет ярко выраженных стремлений). Иван Денисыч не представляет угрозу обществу, вот только если общество состоит в основном из Иван Денисычей, оно становится малоподвижным, неповоротливым, бесперспективным. Это общество застоя, именно то, что мы имеем в России ныне. И "Один день ИД" даёт ключ к пониманию многих сегодняшних реалий, как то: толерантность к коррумпированной власти при полном неверии в эту самую власть, инертная, полупаразитическая экономика, намертво привязанная к бюджету и сырьевым ресурсам. Недаром Иван Денисыч так скептически воспринял известие жены о кустарном "бизнесе", охватившем его родное село. К чему суетиться, красить какие-то там ковры, потом продавать их из-под полы? Не проще ли баланду на зоне хавать?
Зона оказывается сложным организмом, устроенным гораздо прихотливее, чем гласит официальная "легенда" (государство содержит вертухаев, вертухаи принуждают зеков к труду). Выясняется, что существует и обратная связь - зависимость вертухаев от зеков. Государство не слишком щедро одаривало своих палачей, а посему жизнь зоны в значительной степени подпитывалась посылками родственников зеков. Я даже не мог себе представить, что они играли такую огромную роль. Тот, кто их регулярно получал, имел намного больше шансов выжить. Такие люди образовывали высшую касту зеков, становились "богатеями", перед ними лебезили "бедняки" (типа Иван Денисыча). Богачи за "взятки" получали освобождение от общих работ, коротая время в разного рода "тёплых местах". Если верить Солженицыну, "богачи" происходили, в основном, из среды городской интеллигенции. Именно им богатые жёны исправно слали посылки. Крестьянские же жёны были настолько бедны, что не могли оказать существенную помощь своим мужьям. Так, Иван Денисыч, получив раз посылку от жены, отказывается от дальнейшей помощи, понимая, что отнимает у семьи последнее.
Ощущение отсутствия непроходимой границы между зэками и "свободными" гражданами стало для меня настоящим открытием. По сути, вся страна была одним большим концлагерем. Зеки - в лагерях, их жёны - в колхозах. Одно и то же. Зек не мог оставить миску на объекте, потому что ночью её обязательно сперли бы вольнонаёмные. Можно себе представить, насколько богато жили эти самые вольнонаёмные, если они воровали у зеков! А конвоиры, изымавшие у зеков часть украденных дров? Они ведь сами рисковали за это "загреметь"! Все мазаны одним миром, все выброшены на свалку, как ржавые детали. Тем удивительнее видеть, как эти самые детали вдруг образуют вполне жизнеспособный, исправно работающий механизм!
То, что нам демонстрирует Солженицын, можно было бы назвать "затуханием и искажением властного сигнала по мере прохождения по социальной цепи". Явление, особенно характерное для тоталитарных режимов, где нет механизма общественной коррекции целей. Генсек мог поставить цель: к примеру, строительство автозавода, и добиться её выполнения, но одновременно с автозаводом он получал некий саморегулируемый социум, о законах жизни которого он даже не подозревал. Пока властный сигнал был силён, этот социум оставался в тени, но стоило сигналу ослабнуть, как социум продемонстрировал свою разрушительную силу. В рассказе Солженицына до этого ещё далеко, но взрывной заряд уже заложен. Зеки вступили в сотрудничество с вертухаями на предмет расхищения "всенародной собственности". Пройдёт ещё лет 40, и гигантские инвестиции советских пятилеток станут уходить как вода в песок. Этот сценарий уже содержится в рассказе: когда на совещании какой-то начальник описывает в деталях неэффективность стройки. Да уж, кажется, давно известно, что рабский труд - не самый эффективный. Для результата требуется постоянный приток рабов и неослабевающие властные усилия (террор). И то, и другое не вечно.
Описание законов жизни зоны - только одна часть задачи Солженицына. Вероятно даже более важной задачей было для Солженицына исследование психологии зека, прежде всего через личность ИД. ИД - персонаж уникальный, при том что аналогов в русской литературе более чем достаточно. Это практически все, кого можно отнести к категории "мужик". Ну, к примеру, "Злоумышленник" Чехова. Родовые черты подобных персонажей - существование в рамках весьма узко (примитивно) понимаемой рациональной схемы поведения, эмоциональная невосприимчивость ("злоумышленник" не выражает страха перед лицом следствия и довольно спокойно реагирует на своё заключение под стражу). Однако Солженицыну удаётся заглянуть в такие глубины, которые Чехову не покорились. То, что у Чехова выглядит пещерным идиотизмом, у Солженицына оказывается изощрённейшим механизмом выживания в нечеловеческих условиях. ИД отнюдь не идиот. Он скрупулёзно анализирует окружающую реальность, замечая любую мелочь, способную помочь ему выжить. Он с невероятным усердием строит оптимальную стратегию, именно в успешности этой стратегии черпая смысл существования и радость жизни. И читатель постепенно вживается в его шкуру. То, что в начале повествования повергало в шок, казалось чудовищным, бесчеловечным, со временем воспринимается как норма. В конце концов читатель начинает воспринимать один день Ивана Денисовича как действительно "счастливый". И при всём том ИД недалеко ушёл от "злоумышленника". Он так же живёт "одним днём". Он не строит прогнозов, потому что прогноз есть палка о двух концах: с одной стороны он способен нести надежду на освобождение, с другой - страх смерти. ИД избегает и того, и другого. Перспектива встречи с семьёй хоть и согревает ИД, но просто до неприличия слабо. Вместе с тем он чрезвычайно далёк от истерик по поводу беспросветного будущего и несправедливости судьбы. Ад, в котором он живёт, кажется ему вполне подходящим местом существования, он вовсе не рвётся вырваться из него на волю. Вися на ниточке над пропастью, он не испытывает страха перед завтрашним днём. Для ИД просто не существует завтрашнего дня. Он концентрирует своё внимание на дне настоящем, в результате обретая неплохие шансы (по сравнению, к примеру, с истеричным Фетюковым) получить пропуск в будущее.
Ну вот. Мы достаточно повосхищались ИД. Настала пора взглянуть на него с несколько иной стороны. Можно сколько угодно приводить Ивана Денисыча в пример голливудским миллионерам, отправляющимся на тот свет из-за передозировки антидепрессантов, но сначала хотелось бы понять: а ради какой цели ИД так виртуозно борется за выживание? В чем смысл этой "интерактивной игры"? В лишней миске тюремной баланды? Достоин ли уважения человек, которому порция табака доставляет больше радости, чем мысль о встрече с женой и детьми? И вот уже ИД предстаёт монстром, специальным подвидом гомо сапиенс, выведенным в России за долгие века беспросветного существования. Прирождённый раб, птица, комфортнее всего чувствующая себя именно в клетке.
Нет, ИД - вовсе не нелюдь. Он способен на человеческие чувства, пусть и в приглушённом варианте. Даже к бедняге-Фетюкову испытывает сострадание. Хотя оно ни в чём не выражается, важно уже то, что ИД является сторонником социального компросмисса, никогда не проявляет агрессии (да и ради чего? У героя нет ярко выраженных стремлений). Иван Денисыч не представляет угрозу обществу, вот только если общество состоит в основном из Иван Денисычей, оно становится малоподвижным, неповоротливым, бесперспективным. Это общество застоя, именно то, что мы имеем в России ныне. И "Один день ИД" даёт ключ к пониманию многих сегодняшних реалий, как то: толерантность к коррумпированной власти при полном неверии в эту самую власть, инертная, полупаразитическая экономика, намертво привязанная к бюджету и сырьевым ресурсам. Недаром Иван Денисыч так скептически воспринял известие жены о кустарном "бизнесе", охватившем его родное село. К чему суетиться, красить какие-то там ковры, потом продавать их из-под полы? Не проще ли баланду на зоне хавать?
Комментариев нет:
Отправить комментарий