четверг, 12 ноября 2009 г.

Солженицын. Письмо вождям Советского Союза

Разбором этого письма я планирую завершить мой экскурс в творчество Солженицына. Хотя жанр письма вроде бы к литературе не относится, тем не менее пройти мимо сего опуса для меня было просто невозможно. По нескольким причинам. Во-первых, это "жесть". Лучшего слова, чем сей кислотный неологизм, кажется, не найти. Ну, просто трудно себе представить, чтобы большой писатель, да что там, просто умный человек, наступил на такое количество грабель. И, во-вторых, "письмо" как нельзя лучше характеризует Солженицына в качестве философа и мыслителя (для серьёзного писателя ипостаси весьма важные).

Письмо написано в 1973 году и является вовсе не личным посланием, а скорее декларацией политической доктрины Солженицына-советолога, изложением вИдения писателем путей развития многострадальной родины. ВИдения настолько радикального, что писать такие письма советским вождям было довольно глупо. АИ и сам понимает, что послание его способно "удивить". Ещё бы: предложить Л.И. Брежневу вооружиться паникадилом! Это ли не странно? Но АИ испытывает всё же "не нолевую надежду", ибо ему известен прецедент: "хрущевское чудо", которое АИ объявляет "несомненным сердечным движением". Сомнения, впрочем кое у кого всё же имелись:
"Целью доклада Хрущёва было не только освобождение соотечественников, но и консолидация личной власти и запугивание партийных оппонентов, которые, все без исключения, также принимали участие в репрессиях с большим энтузиазмом", - считала, к примеру, "Вашингтон пост". Как бы то ни было, замена культа Ленина и Сталина на культ только Ленина - вовсе не то же самое, что замена культа Ленина на культ Иисуса Христа, а посему ощущение запредельной фантастики не отступает на всём протяжении 7-частного письма.

Первая часть "Запад на коленях" умиляет современного читателя уже своим названием. Она проникнута беспардоннейшей лестью по отношению к Советам, которые, оказывается, переплюнули царей, "расширив свою власть на Восточную Европу" (молодцы, оттяпали по полной программе!). И вот теперь Запад стоит перед нами на коленях и того и гляди накроется медным тазом. А всё из-за "исторического, психологического и нравственного кризиса всей той культуры и системы мировоззрения, которая зачалась в эпоху Возрождения и получила высшие формулировки у просветителей XVIII века". Иными словами, срочно убираем голого каменного мужика с центральной площади г.Флоренция и радостно бежим назад в средевековье. Именно туда, по сути, АИ будет пытаться бежать все 7 глав, но до чего ж смешно в 21-м веке, сидя в православно-суверенно-демократической Раше (по сути то, чего и хотел Солженицын), читать про скорую гибель западной цивилизации и видеть слюньки восторга по поводу поражения приютивших Солженицына Штатов во Вьетнаме, зная, что очень скоро СССР ждёт не менее "победоносное" вторжение в Афганистан.

Единственно что омрачает в глазах автора перспективы его любимой родины, это война с Китаем (тема второй главы послания), которую он называет "совсем уже недалёким будущим". К счастью, АИ знает, как спасти Советы. Ведь почему Китай на нас так обозлился? Из-за идеологии. Ну, типа, кто правильней тракутет Маркса. А мы тут возьми и откажись от Маркса вовсе. Мао , естественно, в шоке. Велит выгружать назад дрова из ракет. В результате, все довольны. Мао получил Маркса в единоличное пользование, мы - перековали мечи на кораллы. Правда, остался один маленький вопросик. После того как мы устраним "гниловатую порченую подпорку идеологии" (марксизма-ленинизма - тонкий психолог, АИ на первых порах опускает наименование "подпорки"), надо же что-то будет поместить на её место? АИ предлагает простое решение. Наступив на горло "несомненныму сердечному движению" (см.выше), отдать должное мудрости тов. Сталина, развернувшего, при виде усищ Гитлера, "старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь". Именно поэтому, утверждает АИ, мы и победили (впрочем, теперь нам вроде как и побеждать не надо: Мао и так все дрова выгрузил).

Здесь АИ явно передёргивает карты. Перед лицом смертельной угрозы Иосиф Виссарионыч решил использовать все средства, однако при добавлении средств новых старые вовсе не были объявлены "гниловатыми". Сталин немного ослабил преследование православной церкви, однако воссозданная им подконтрольная патриархия заняла весьма скромное место на задворках империи, будучи официально объявлена пережитком прошлого. Ни о какой "хоругви", естественно, в таких условиях речи идти не могло.

Что касается патриотической риторики, то она вовсе не отменила принцип "пролетарского интернационализма" (в этом словосочетании главную нагрузку несло второе слово). Сей принцип исправно работал на победу СССР, в которую, как известно, внесли огромную лепту нерусские народы. Как бы то ни было, Солженицын совершенно не пояснил, почему в конце 20 века, после крушения колониализма и фашизма, интернационализм оказался "гнилее" национализма. Видимо, понимая слабость своей позиции, АИ чуть позже, в шестой главе письма, полностью посвящённой тем же вопросам идеологии, решил прибегнуть к нападению как к лучшему способу защиты: "А найдите сегодня в мире силу бОльшую!" - взывает он к "вождям". Но ведь сам недавно утверждал, что китайцами движет маркзизм, а вовсе не национальные интересы! Примечательно, что это единственное место во всём послании, где АИ вынужден был явно употребить зачумлённое слово "национализм", при том что морфема "нацио" встречается там 20 раз! Похоже, критикуя марксистскую идеологию, Солженицын прекрасно понимал идеологическую уязвимость своей собственной позиции.

Помимо идеологической уязвимости, национализм солженицынского разлива страдал ещё и уязвимостью практической. СССР был многонациональным государством, и реакция нерусских народов на предлагаемые Солженицыным новации имела большое значение. Но АИ пытается обойти неприятную тему. С удивительным легкомыслием он заявляет: "преимущественно озабочен я судьбой именно русского и украинского народов, по пословице - где уродился, там и пригодился, а глубже тоже из-за несравненных страданий, перенесенных нами". Ну, что касается страданий, то тут ещё неизвестно кому больше досталось, к тому же причём здесь страдания? И какое дело "вождям", где ты "уродился" - на их попечении находились ВСЕ народы, и закрыть глаза на них они не могли себе позволить.

Обращает на себя внимание, что к русскому народу Солженицын добавляет украинский. Как всякий великорусский шовинист, он не видит в украинцах отдельной нации. Это типично для националистов вообще: к "главной" нации прибавлять нации родственные ("для веса"). Так Гитлер некогда при помощи аншлюса "прибавил" Австрию. А всякие там славяне Гитлера интересовали не более чем Солженицына - "недостаточно настрадавшиеся" латыши и киргизы. Предпочитал Солженицын их видеть в качестве рабов или планировал отпустить на вольные хлеба? Оба варианта грозили распадом СССР, поэтому писатель решил "угодиться там где природился", сиречь обойти этот острый вопрос молчанием. Сделал вид, что в СССР живут только русские.

Третья глава "Тупик цивилизации" повествует о надвигающемся апокалипсисе. Солженицын ссылается на прогнозы "Римского клуба" и проч. футурологов, предрекавших быструю гибель человечества не то от перенаселения и нехватки ресурсов, не то от экологической катастрофы. АИ пугает по-чёрному: через 20 лет (1993 г.) закончится вся нефть, через 19 (1992 г.) - вся медь и т.д. Читаешь и улыбаешься. Вывод из всего этого Солженицын делает простой: технический прогресс есть зло, надо его срочно остановить. Непонятно только зачем АИ было ссылаться на зарубежных учёных, когда у нас в России был Л.Н.Толстой, считавший, что от университетов только вред и советовавший сыну выбрать себе профессию подметальщика улиц. Примерно в том же духе поступает и Солженицын, с той лишь разницей, что ссылка на "науку" делает его заявления особенно комичными. И правда, ну что это за учёные, ну что это за "компьютерные расчёты", показавшие, что "жадная цивилизация "вечного прогресса" захлебнулась и находится при конце" - в то время, когда не было ещё ни персональных компьютеров, ни сотовых телефонов, ни цифровых камер... Почему человечество должно погибнуть от перенаселения, если в странах, захваченных техническим прогрессом, наблюдается уменьшение рождаемости? Почему прогресс должен привести к исчерпанию ресурсов, если одним из его главных направлений является как раз экономия ресурсов?

Солженицын не задаётся этими вопросами, он вообще не идёт от вопросов к ответам, он заранее знает ответ, под который подбирает удобные ему вопросы. И ответ это прост: возвращение в натуральное хозяйство. Лошадь вместо автомобиля, маленькие города вместо больших, малые производства вместо крупных, навоз вместо химических удобрений. Так и хочется его спросить: а своих детей ты тоже отправишь в Сибирь пахать на лошадях?

Как раз Сибири посвящена 4-я, пожалуй самая сумбурная, глава письма "Русский северо-восток". Если технический прогресс отменён, то главным сокровищем, по Солженицыну, является земля. А у нас её - завались. Вот только простаивает без дела. Надо исправить положение. Срочно заселить. С чего начнём? Ну, конечно, с самых гигантских, самых безлюдных пространств. И плевать, что у нас в близлежащей Тверской области полно вымерших деревень и огромную территорию занимают девственные джунгли - Солженицыну нужна Сибирь. Тверской области ничего не грозит, а Дальний Восток того гляди Китай оттяпает. Поэтому АИ предлагает перенести "центр расселения, центр поисков молодежи" именно туда. На какие деньги, Солженицын не объясняет. Как не объясняет он, что будет искать молодёжь в тех краях, где пашут на лошадях под православными знамёнами. Вспоминается недавнее предложение "Единой Росии" переселить порождённых кризисом безработных на тот самый Восток - наивная вера всех горе-патриотов в то, что людей можно двигать как пешки на шахматной доске с целью заткнуть дыры в чьих-то геополитических мечтаниях.

В пятой главе "Развитие внутреннее, а не внешнее" Солженицын пытыается примирить деиндустриализацию страны с её статусом великой мировой державы. Он признаёт, что отказ от промышленности нанесёт ущерб нашей военной мощи, но спешит успокоить "вождей": военная мощь, оказывается, Советам не нужна вовсе. Видете ли, кроме Китая нам никто не угрожает, а проблему Китая мы решим, создав "пол-государства" "на новом свежем месте" (сиречь, в Сибири) - типа: если там будет много наших с лошадьми и рогатками, то Китая можно не бояться. Все прочие вероятные противники Солженицына не пугают изначально, он почему-то уверен, что США на нас не позарится, даже если мы заменим канцерогенные межконтинентальные ракеты на экологически чистые тачанки. Вряд ли "вожди" могли согласиться с такой наивной точкой зрения.

Солженицын пытается протащить довольно странный, если не сказать утопический, вариант национализма. Типичный национализм как раз приводит к усиленной индустриализации, к наращиванию военной мощи, к бряцанию оружием, для него важен образ врага, борьба с которым и придаёт смысл националистическим лозунгам. Если типичные националисты не гнушаются врага придумывать, то Солженицын даже реальных врагов пытается убрать с доски. Спрашивается, если национальным интересам твоей нации никто не угражает, то в чём смысл постановки во главу угла именно национальных проблем? Води себе хороводы в кокошниках на здоровье - делов куча... Ну, а если ты радеешь за решение таких проблем как пьянство, то это - "внутренняя" проблема, а вовсе не национальная. Вообще, ни одна из многочисленных внутренних проблем, перечисленных АИ в этой главе, национальной не является.

Впрочем, некоторые проблемы настолько смехотворны, что заставляют усомниться, скажем так, достаточно ли светел разум писателя. К примеру, "грохочущие самолетные армады", без конца переходящие "звуковой порог". Неужто это многих в России тогда волновало? Не менее странны идеальные города, которые Солженицын противопоставляет нынешним, "совершенно противоестественным". "Уютные, всегда с чистым воздухом", они, по воле Солженицына, должны быть оснащены шлагбаумами, "пропуская лошадей и электрические аккумуляторные двигатели, но не ядовитые двигатели внутреннего сгорания". Если что, первый электромобиль появился через четверть века после публикации письма. Утопия - для проблем внутренних, закрытые глаза - для проблем внешних. Вот суть солженицынского подхода.

Ограничив технический прогресс лошадьми, Солженицын тем не менее придал большое значение образованию. Учителя должны, по мысли писателя, стать привелигированной, высокооплачиваемой группой населения. Странное требование, если учесть, что оплата напрямую не поределяет качества образования, к тому же в отсутствие технического прогресса образование теряет бОльшую часть своего смысла. Мечтать о временах, когда звание профессора приравнивалось к генеральскому, - занятие неблагодарное. С тех пор слишком много воды утекло, образование, благодаря усилиям ненавистных Солженицину большевиков, стало всеобщим средним, а армия учителей - многотысячной. Откуда взять средства на кардинальное увеличение их зарплат, Солженицын не объяснил. Кстати, дефицита учителей в СССР и без того не наблюдалось (в отличие от рабочих), и были они вовсе не такие уж и плохие. Отчасти потому, что профессия учителя была очень популярна у женщин. Самое забавное, что Солженицын предлягает сделать женщин домохозяйками (вот ущерб бы был для образования!), обеспечив их мужей двойной зарплатой. Излишне говорить, что об источниках такой щедрости Солженицын в очередной раз умолчал.

В главе шестой "Идеология" АИ не оставляет камня на камне от "дряхлого" марксизма. В качестве доказательства смерти оного АИ приводит в пример достижения Запада, почему-то запамятовав, что сам только что утверждал, будто этот самый Запад стоит "на коленях" перед продвинувшимися на восток Советами. К счастью, АИ знает замену устаревшему учению о диктатуре пролетариата. Это "патриотизм" (читай: национализм"), к которому, по мнению АИ, советским вождям всё равно придётся обратиться перед лицом китайской угрозы. А ведь чуть выше обнадёживал, что после заселения нами Северо-Востока с Китаем у нас не будет проблем... Ну, и, замыкая треугольник, Солженицын утверждает, что марксизм несовместим с патриотизмом. Хм, а как же все эти монументы типа "Родина мать", все эти сочинения про родину, которыми меня когда-то изводили в средней школе?

АИ обвиняет марксизм в "экономико-механистической грубости", ненаучности, возлагает на него ответственность за коллективизацию и "национализацию мелких ремёсел" (надо думать, в части крупных ремёсел АИ вполне солидарен с Марксом), несмотря на то что коллективизация и национализация в той форме, в которой они были проведены в СССР, к Марксу имеют сомнительное отношение, а национализированные крупные предприятия и для запада - не редкость (можно ещё вспомнить про кибуцы). Но особенно яростно обличает Солженицын преследования религии. В них, оказывается, тоже Маркс повинен. Чтобы убедить в этом недоверчивых вождей Советов, АИ отсылает их к творению С.Булгакова (кстати, стиль письма Солженицына очень напоминает этот шедевр) "Карл Маркс как религиозный тип". Сим творением Булгаков, по мнению Солженицына, доказал, что "атеизм есть главный вдохновляющий и эмоциональный центр марксизма, все остальное учение уже наворачивалось вокруг него". Вот как, оказывается. А мы-то штудировали марксизм-ленинизм и ни о чём подобном не слыхали. И понятно почему: С.Булгаков в своём многословном произведении не откопал ничего стоящего (не считать же таковым то, что Маркс не любил Шекспира), кроме хорошо известной цитаты про "опиум для народа". Философское открытие Булгакова состояло в том, что фраза сия свидетельствует, будто Маркс спал и видел, как бы расстрелять всех служителей культа. Это, впрочем, отнюдь не открытие, а известная, давно разоблачённая фальшивка.  На самом деле смысл высказывания Маркса диаметрально противоположен: народ страдает, его боль так сильна, что требуется "опиум", который и поставляет религия. При устранении общественной несправедливости потребность в религии отпадёт сама собой. Ни тени ненависти к верующим, ни намёка на насильственное уничтожение религиозных институтов.

Преследование религии в СССР было восе не выполнением завещания Маркса, а попыткой Ленина расправиться с враждебными новой власти элементами. И отмена такого преследования ни коим образом марксизма не могла поколебать и не поколебала. Примечательно, что необходимость такой отмены Солженицын обосновывает не требованием соблюсти свободу вероисповедания, провозглашаемую конституцией СССР, но невыгодностью для государства "травить своих самых добросовестных работников, чуждых обману и воровству". "Для верующего его вера есть высшая ценность, выше той еды, которую он кладет в желудок" - патетически взывает Солженицын. Вспоминаются слова из песни: "Есть традиция добрая в комсомольской судьбе: раньше думай о родине, а потом о себе"... Здесь Солженицын смешивает церковь как общественный институт и верующих как социум. Репрессии касались, в основном института: расстреливали священиков и закрывали церкви. Против верующих же прицельных репрессий не проводилось. Они и после уничтожения приходов имели возможность реализовать себя в качестве "добросовестных работников", но либо возможностью этой не воспользовались, либо их ударный труд Советам не пригодился. К тому же утверждать, что до репрессий набожный православный люд повсеместно был озабочен тем, чтобы не положить себе в желудок чего-нибудь лишнего, - означает грешить перед историей. Вера в дореволюционной России носила, в основном, ритуальный характер, глубоко набожное население составляло подавляющее меньшинство. Достаточно вспомнить литературу той поры. Толстого, пытавшего преодолеть формально-равнодушное отношение к вере, Чехова, у которого "В овраге" набожность служит только для прикрытия скотского, жестокого существования и никак не влияет на происходящее, при том что большинство героев ни во что не верят вообще. Вспоминается фраза чеховского "Злоумышленника":

Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было... Спаси и помилуй, царица небесная...

Может, этот персонаж и считал веру "выше еды", но гайки откручивать это ему нисколько не мешало.

Последняя глава "А как это могло бы уложиться?" - самая возмутительная, я бы даже сказал подлая. Начинается она, впрочем, довольно нейтрально - утверждением, что "кровавые революции всегда губительны". К этой тривиальной мысли Солженицын пришёл "изучением". Козьма Прутков отдыхает...
По причине кровавой губительности АИ, как и "вожди", не является сторонником "буйного разгула демократии". Видимо, в этом месте Солженицын глянул на Запад и сообразил, что "разгул" далеко не всегда ведёт к "кровавым революциям". Поэтому он решил привести дополнительные недостатки разгула.
Во-первых, утверждает АИ, выборы отвлекают политиков от важных государственных дел. Зато Л.И.Брежнева никто ни отчего не отвлекал - десятилетиями читал он по бумажке бессмысленные доклады на партийных съёздах, в то время как страна катилась в пропасть (факты соскальзывания в пропасть ярко живописуются в письме).
Следующий порок демократии Солженицын относит к суду, который "в угождение страстям общества объявляет невиновным человека, во время изнурительной войны выкравшего и опубликовавшего документы военного министерства". Ба, да неужто это "дело Дрейфуса", знаменитейший судебный процесс в истории? Там, правда, публикации вроде не было, но всё остальное подозрительно совпадает. Во всяком случае, других вариантов не видно, а ошибка с "опубликованием" могла быть сделана АИ намеренно, дабы отвести возможные обвинения. В чём? Да в антисемитизме, конечно. Ибо именно антисемитизм был определяющим в деле Дрейфуса, в котором всё происходило отнюдь не так, как изложил Солженицын: офицер-еврей был осуждён на основании поддельных обвинений, его виновность была вскоре поставлена под сомнение и чуть позже доказательно опровергнута. И только затем, с большим опозданием, суд Дрейфуса оправдал. Если АИ имел в виду Дрейфуса, то значит образ врага у солженицынского национализма всё-таки был, просто писатель вынужден был глубоко его прятать. И вот только здесь из-под маски патриархального благолепия у Солженицына проглянули наконец ушки антисемита.
Как бы то ни было, Солженицын ведь сам некогда живописал прелести суда советского, отправлявшего в лагеря соотечественников-военнопленных. До какой же степени нравственного падения надо было дойти, чтобы после этого пугать людей ужасами суда независимого?!
Следующий камень, брошенный Солженицыным в огород демократии, характеризует его как маcтера фальшь-ассоциаций, излюбленного приёма Ф.М.Достоевского (вообще, Солженицын и идеологически, и методологически очень напоминает Достоевского). АИ приводит "кейз", когда "крохотной непопулярной партией между двух больших" решаются важнейшие политические вопросы. Механизм заложенной здесь фальшь-ассоциации прост: представим себе весы, на обеих чашах которых лежат килограммовые гири. Положим на одну из чаш гирю весом в 1 грамм, и соответствующая чаша перевесит. Последовательность событий: "граммовая гиря -> перевес" человеческое сознание инстинктивно воспринимает как причинную связь, однако нехитрый анализ позволяет заключить, что вклад граммовой гири в "перевес" был в тысячу раз меньше, чем вклад гири килограммовой. То же справедливо и для описанного Солженицыным кейза: основные лавры получает "большая" партия, "крохотной" же партия достаются в правительстве несколько второстепенных постов, не более (ситуация типична для Германии). Но Солженицын обходит этот факт, как и то, что "непопулярная" партия на самом деле обладает вовсе не нулевой "популярностью", а значит отражает интересы неких групп населения. То, что эти группы населения получают возможность отстаивать свои интересы, безусловно относится к достоинствам демократии в описанном Солженицыном кейзе (особенно если сравнить парламентаризм в современной России с 7% избирательным барьером, который в условиях подтасовок приводит к тому, что доля населения, лишённого голоса, вполне может достичь четверти ). К тому же в настоящих демократиях партия, обладающая значительным весом в праламенте, даже и не формируя правительства, способна оказать серьёзное воздействие на принятие решений (достаточно посмотреть, как трудно продвигается в США медицинская реформа Обамы). Солженицын и этого не замечает. Зато замечает, что "и воля большинства не защищена от ложного направления". Вот только кто дал право Солженицыну судить, какое направление истинно, а какое - ложно?
Развенчав демократию, Солженицые приступает к свободе. Вот очередной перл:

Да, конечно: свобода -- нравственна. Но только до известного
предела, пока она не переходит в самодовольство и разнузданность.
Так ведь и порядок - не безнравственен, устойчивый и покойный
строй. Тоже - до своего предела, пока он не переходит в произвол и
тиранию.


Обратите внимание, ЧТО Солженицын противопоставляет свободе: "порядок". Но антонимом к слову свобода является вовсе не это слово, а термин "несвобода" (диктатура, рабство). Слово же "порядок" - совсем из другой оперы. Он не определяет тип социальной системы, а всего лишь характеризует её устойчивость. Так, к примеру, в России перед Февральской революцией не было ни свободы, ни порядка, а Швейцария с незапамятных времён может похвастаться и тем, и другим. Причина употребления Солженицыным термина "порядок" ясна: фраза "Так ведь и несвобода (рабство) - не безнравственна (-но)" стопроцентно "вылетала" бы за рамки этитки нормального гомо сапиенса 1970-х годов, в том числе и в СССР.
Столкновение терминов "свобода" и "порядок" с термином "нравственность" само по себе является отнюдь не тривиальным. Исповедуемая Солженицыным христианская нравственность свободу к величайшим ценностям вроде бы не относила (вспомним термин "раб божий"). Свобода была вознесена на пьедестал в результате тех процессов, начало которым положило ненавидимое Солженицыным Возрождение, и окончательна утвердилась в результате буржуазных революций (либертэ-эгалитэ-фратернитэ). Реверанс, который делает Солженицын в её сторону, говорит о том, какой мощи достигло это понятие в человеческой этике к концу ХХ века. Подобный же реверанс по той же причине делали и вожди Советов, поместив светлое имя свободы над входом в свой концлагерь, как доярку - в президиум ЦК КПСС.
Похоронив "свободу", Солженицын переходит к любимому "покойному строю", предусмотрительно указав, что сей строй не должен переходить в тиранию. Чтобы не перейти куда не надо, "покойный", считает Солженицын, должен опираться на "сильное нравственное основание - православие". Именно поэтому "тысячу лет жила Россия с авторитарным строем - и к началу XX века еще весьма сохраняла и физическое и духовное здоровье". Впрочем, в те поры враги России понимали опору на православие не совсем так как Солженицын: они забрасывали фронты листовками, на которых российский император изображался опирающимся на половой орган "святого" старца Григория Распутина. Но вовсе не Распутин, по мнению Солженицына, подорвал православную веру. Писатель ратует за "православие Сергия Радонежского и Нила Сорского, еще не издерганное Никоном, не оказененное Петром." Ну, Никон православие, нет спору, "издёргал", но трудно себе представить, что именно его деятельность привела к тому, что православие "исказилось и ослабло". Главный упрёк, надо думать, здесь адресован именно Петру. Вот только в качестве "оказнителя православия" Пётр I не засветился. В отличие от другого государя, набожного Ивана Грозного, при котором, как известно, митрополит Филипп был задушен подушкой. Однако, по Солженицыну, Грозный ничуть не "исказил" православия. И тираном, коли уж "правильное" православие есть надёжная защита от тирании, Грозный, надо полагать, не был. Всё при нём было чудесно, "устойчиво и покойно". Зато вот при Петре всё пошло наперекосяк. Вероятно, под словом "оказнил" Солженицын подразумевает стрелецкую казнь, наиболее известную массовую экзекуцию в истории России. Однако это мрачное событие никак не было связано с религией. Если у него и есть глубинные причины, то они лежат скорее в области нужд перестройки менталитета в сторону ненавистного Солженицыну прогресса. Обвинять Петра I в прогрессе - это просто людей смешить. Чтобы хоть как-то насолить Петру, А.Исаич вменяет ему выдуманное покушение на православную веру. Заодно Солженицын возлагает на первого российского императора и ответственность за гибель тысячелетней монархии, вместо того чтобы повесить эту ответственность на императора последнего, набожного и бестолкового.
Далее АИ задаёт риторический вопрос: чего добилась интеллигенция, "все силы клавшая на борьбу с авторитарным строем"? Ответ: "Обратного конечно результата". Сори, кому это письмо адресовано? Если действительно вождям СССР, то как можно было такое писать? Это всё равно как вставить в письмо знакомому фразу: "А твоя жена - ну и дура же она, что за тебя вышла!" Прочитав такое, знакомый вряд ли прислушается к вашим советам. Но, уж коли так случилось, логично задаться вопросом: "Может быть на обозримое будущее ...России все равно сужден авторитарный строй?" Конечно же, Солженицын, в своей обычной неискренности, не произносит "ДА!" открытым тесктом. Он утверждает это косвенно, пустившись далее в рассуждения, мол, авторитарный строй может быть очень даже хорош:

Невыносима не сама авторитарность, но навязываемая повседневная идеологическая ложь. Невыносима не столько авторитарность
- невыносимы произвол и беззаконие...


Как же избежать произвола? Элементарно, Ватсон! Нужно возродить ... Советы (народных, солдатских и всяких прочих депутатов) образца до июля 1918 г., которые "предполагали широчайший совет всех, кто трудится". А-фи-геть! Нет, в свою младенческую пору Советы действительно были формой демократии, но примерно в той же степени, как голосование "кто из нас пойдёт за пивом". Сразу за младенчеством последовала смерть - хитрые большевики в миг прикончили зачаточно-самодеятельное народовластие. С какой стати Солженицын предлагает возродить "аутентичные" Советы? Ах, они "не зависели от Идеологии"! А от чего они тогда зависели? Любой орган, принимающий политические решения, вынужден опираться на некую идеологию, ибо в политике узко практический подход часто бывает невозможен. Как только Советы перешли от "пива" к политике, так сразу туда хлынули большевики, меньшевики и прочие эсеры. Если Солженицын под независимостью от идеологии подразумевает независимость от ЕДИНСТВЕННОЙ идеологии, то "нормальный" парламент такой независимостью тоже обладает. К чему вытаскивать из нафталина "бэби-парламент", который отличался от нормального только суженной избирательной базой и глупостями типа "прямого мандата" (когда депутат действует не самостоятельно, а только выполняет волю избирателей)? Пытаясь изобрести "хорошую" автократию, Солженицын выдвигает свершенно утопические предложения.
Смысл утопии прояснсется чуть позже: "оставаясь в рамках жестокого реализма", Солженицын предлагает советским бонзам не "менять удобного размещения руководства". Боже, какая галантная формулировка! Проще выражаясь: вы как сидели, так и будете сидеть. Но если "размещение" не меняется, то в чём же суть перемен? Солженицын предлагает довольно туманный план: "Совокупность всех тех, от верху до низу, кого вы считаете действующим и желательным руководством, переведите, однако, в систему советскую. ... Дайте возможность некоторым работящим соотечественникам тоже продвигаться по государственным ступеням и без партийного билета". Если "вожди" считают некое "руководство" не-"действующим" и не-"желательным", то зачем они его вообще держат? И если всех перевести в "систему советскую", гарантировав им неизменное сидение на насиженных местах, то что, собственно, изменится? Вывеска? И куда в эту власть втиснуть беспартийных, если все места уже оккупированы партийными, которым гарантирована неизменность "удобного размещения"? Много шума из ничего...
Изложив "практические" предложения, Солженицын переходит к патетике. Он призывает "вождей" освободить заключённых (при том что только что возмущался судебными оправданиями на Западе) и предлагает:

"свободно допустите к честному соревнованию - не за власть! за истину! - все идеологические и все нравственные течения, в частности все религии".

Как это "не за власть, а за истину"? Истина устанавливается не последством "соревнования", а в результате научных исследований и открытий. Идеологические же течения немыслимы вне политики и, следовательно, не могут не касаться вопросов власти. Взять хотя бы это письмо Солженицына. Оно сперва коснулось идеологии, но в конце концов перекинулось на изменение властных структур. Да и религии к власти имеют прямое отношение - Солженицын не может не знать, что при царях православие использовалось в качестве идеологического фундамента самодержавия и, более того, управлялось государственными чиновниками и подпитывалось из государственной казны. Но марксизм православию не чета - Солженицын предлагает лишить его государственных привилегий.
Условием "честного соревновения идеологических течений" Солженицын называет право церкви "воспитывать и учить детей". Но о каком "соревновании" можно говорить, если речь идёт о детях? Понятно, что неопытный разум не способен быть арбитром "соревнования" идеологий, и речь здесь может идти только о внушении, о затаскивании в сети.
Следующий пафосный призыв Солженицына - допустить "свободное искусство, литературу, свободное книгопечатание не политических книг, Боже упаси! ни воззваний! не предвыборных листовок - но философских, нравственных, экономических и социальных исследований". То есть вот это самое письмо напечатано опять-таки быть не может при всей "свободе". Неужто Солженицын и правда находится в плену чудовищных иллюзий, неужто не понимает, что свобода не бывает с "боже упаси", что философские, нравственные, экономические и социальные исследования неизбежно вторгнутся в политическую область?
Покончив с пафосными призывами, Исаич задаёт вождям вопрос, который ныне сособен вызвать гомерических хохот:

Чего вам опасаться? Неужели это так страшно? Неужели вы так
неуверены в себе? У вас остается вся неколебимая власть, отдельная
сильная замкнутая партия, армия, милиция, промышленность, транспорт,
связь, недра, монополия внешней торговли, принудительный курс рубля...


Мы теперь знаем, что для крушения всей этой "неколебимой массы" хватило даже не кардинальных солженицынских перестроений, а всего лишь скромного закона о кооперативах.
И тем не менее Солженицын мнит себя пророком. "Я ... не дорожу материальными благами и готов пожертвовать жизнью. Для вас такой тип жизнеощущения необычен - но вот вы наблюдаете его." - скромно заявляет он напоследок. Финал письма ещё скромнее:

Этим письмом я тоже беру на себя тяжелую ответственность перед
русской историей. Но не взять на себя поиска выхода, но ничего не
предпринять - ответственность еще большая.


Гигант мысли, отец русской автократии...

В качестве итога. Три рассмотренные произведения Солженицына показывают, как писатель, способный трезво и проницательно смотреть на общество, постепенно перешёл к огульному продвижению собственных предвзятых теорий, не стесняясь для этого прибегать к подтасовкам и откровенной лжи. Теории же АИ были до неприличия немудрёными: писатель предлагал вернуться в некое идеальное прошлое, спокойное, без промышленности, зато с тихими уютными маленькими городками "только для русских", размеренную жизнь которых нарушали бы исключительно крестные ходы и колокольный звон. Можно предположить, что такой образ идеальной страны Сролженицын почерпнул из своего детства, и его последующее разрушение в ходе колхозных преобразований глубоко ранило душу писателя. Но детство Солженицына давно закончилось, и ему не мешало бы понять, что существование "патриархальной" деревни не было таким уж идиллическим: его регулярно сотрясали эпидемии и голод, крестьяне были в массе своей бедны и невежественны. Что касается "уютных городков", то стоило писателю порыться в их архивах, как у него волосы встали бы дыбом от сцен "патриархального быта", изобилующих, между прочего, драками священнослужителей.
Даже если прошлое России оказалось бы таким, каким мнил его Солженицын, предположение, что Россия 3-й четверти 20-го века была способна в него вернуться - полнейшая нелепость.

вторник, 3 ноября 2009 г.

Матрёнин двор

"Матрёнин двор" многократно расхвален как шедевр, положивший начало всей деревенской литературе. У меня этот опус Солженицына немедленно вызвал воспоминание о Чеховском "В овраге", где описана та же среда, те же нравы, та же криминальная норма жизни (раньше торговали гнилью, а теперь торф воруют). В центре повествования тоже - нескладная семейная жизнь с трагической кульминацией. Да и финал похож: жизнь продолжается, суля новые трагедии и неся в себе послевкусие трагедий старых. Ну почти копия. С той только разницей, что Чехов на два порядка умнее, глубже, тоньше, наблюдательнее, поэтичнее, наконец. Удивительно, что Ахматова некогда восхищалась поэтичностью солженицынского "тараканьего моря". Меня это "море" не обаяло: стиль повествования Солженицына настолько жёсток, настолько чужд рефлексии, что в антипоэтичности может поспорить с "Апрельскими тезисами". Это у Чехова - поэзия, а у Солженицына - пафос. Он эмоционален, но совершенно не сентиментален. В этом, наверное, нет ничего плохого. Хуже то, что эмоции Солженицына не совсем адекватны описываемой ситуации. Главная дичь - это то, что Солженицын объявляет свою Матрёну "праведницей". Он даже в заглавие хотел это определение вынести - Твардовский кое-как отговорил. "Праведник" - слово, имеющее религиозное происхождение, но о религии в повести речи не идёт, так что читатель вынужден трактовать его в переносном смысле: человек, поступающий правильно, следующий неким "хорошим" этическим нормам. Даже если Солженицын и намекал на религиозное происхождение этих норм, этика большинства советских читателей была далека от религии (как христианской, так и коммунистической). Её основы были заложены классиками русской литературы, тяготевшими, в основном, к гуманистическим идеалам, даже и религию рассматривая с общегуманистичской точки зрения. Что же предлагал Солженицын в качестве "праведности" на суд советского гуманиста-интеллигента? :

В самом деле! -- ведь поросенок-то в каждой избе! А у нее не было. Что может быть легче -- выкармливать жадного поросенка, ничего в мире не признающего, кроме еды! Трижды в день варить ему, жить для него -- и потом зарезать и иметь сало.
А она не имела...


Cори, "трижды в день варить ему" - это что, называется "что может быть легче"? Нда-с, нет чтобы выращивать "щедрых коров, интересующихся новинками балета"... Читаем дальше:

Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.

Да какие там вещи, если топить было нечем? При социализме было модно слово "вещизм", но оно применялось, в основном, к благополучным (относительно) горожанам, охотящимся за дефицитными тряпками. Где в рассказе Солженицына те магазины и те тряпки? К тому же сейчас, в эпоху товарного изобилия, люди,
желавшие некогда носить джинсы "левис страус" (ох и очередищи за ними стояли!) вместо рейтуз фабрики "Большевичка" вызывают только понимание и сострадание. Объявлять их "уродами и злодеями" - глупо и несправедливо.

Далее по тексту:
Не понятая и брошенная даже мужем своим,

Ну, это скорее подвиг мужа, чем Матрёны. К тому же отсчёт таких "праведниц" ведётся ещё со времён Дидоны.

схоронившая шесть детей,
Кто спорит, это трагедия. Но опять же праведность тут ни при чём.

но не нрав свой общительный,
Вероятно, я тоже немножко праведник.

чужая сестрам, золовкам, смешная,
опять-таки не в тему

по-глупому работающая на других бесплатно

Ой-ли? А так ли уж бесплатно? Неужто никаких ответных услуг от своих односельчанок она не получала? Почему Солженицын в этом так уверен? Не надо быть "основателем деревенской литературы", чтобы догадаться, что у одинокой, больной, пожилой женщины в деревне было много поводов обратиться за помощью к односельчанам, что круговая порука, как цемент, скрепляла деревенскую жизнь. Если Матрёна на кого-то пахала, значит она ИМЕЛА ПРАВО обратиться за аналогичной помощью. И если бы ей, "праведнице", отказали "неправедницы", то вряд ли бы она снова впряглась в плуг. А если бы всё же впряглась, то что в том праведного было бы? Получилось бы, что Матрёна - идеальный "строитель коммунизма", которому вменялось работать ни за грош. Забавно, что, употребляя около-религиозный термин, Солженицын льёт воду на мельницу безбожников. А вот православная церковь к нестяжательству (по сути это и есть единственный "подвиг", который приписал Матрёне Солженицын) относилось мягко говоря без энтузиазма. Потому что куда, эх, без окаянного стяжательства денешься? Мир остановится. "В овраге" исходит именно из этого: у Чехова добро слабо, неповоротливо, инертно (как Матрёна), зло - активно, деятельно. Вместе они образуют единую взаимосвязанную систему. А У Солженицына "система" бескомпромиссно расколота на две части: с одной стороны "праведница" Матрёна, с другой - её односельчане, представленные чуть ли не извергами. С едва скрываемым вожделением описывает Солженицын, как они набрасываются на жалкое наследство ещё не преданной земле Матрёны. Действительно, зрелище неприглядное. Но такова жестокая реальность. Эти люди зарабатывают (а точнее не зарабатывают) тяжким трудом, и им не до сентиментов. По крайней мере, они ничего плохого Матрёне не сделали, что уж их так гнобить-то? Может, если покопаться, и в них что-то хорошее удалось бы обнаружить? Но Солженицын - не Чехов. Он заранее знает, кого отправить в рай, а кого - в ад. Вопрос только в том, на что он при этом опирается. Думается, этические критерии писателя коренились где-то в его делёком детстве. Патриархальный крестьянский быт - вот что на самом деле воплощала в себе Матрёна для Солженицына. Вот её настоящий "подвиг". Идеал писателя - эдакая крестьянская община, где все добрые, все друг другу помогают задаром, все друга друга любят. Тот же колхоз, только "хороший". И вот именно эта самая утопия застит глаза писателю. Ради неё он готов на любую подтасовку. Ну, например, обвинить свиней в "жадности", вследствие чего нежелание Матрёны выращивать свинью оказывается не проявлением лени (а то, что Матрёна ленива, буквально следует из текста), а подвигом самоотречения. Смешно? Не тут-то было. Солженицын, может, и не слишком умён, но чрезвычайно хитёр. Жадный поросёнок "начинает похрюкивать" сразу после матрёниных похорон - когда растроганный читатель в порыве сострадания, как тот самый поросёнок, готов "заглотить" что угодно.
Самое печальное, что за всей этой солженицынской демагогией оказываются похороненными настоящие достоинства Матрёны. Суть этих достоинств можно было бы выразить цветаевской фразой: "закон протянутой руки, души распахнутой". Живое сострадание - колченогой кошке, ссыльному писателю, сирым односельчанкам - вот что вело её по жизни. И это, явно вопреки желанию Ал.Исаича, вполне вписывается в общегуманистическую этику.

И последняя цитата:
она не скопила имущества к смерти.

А вот сам Солженицын, если я не ошибаюсь, скопил. Богатый, говорят, был писатель, в США ранчо имел. Ну, так он же не себя праведником объявлял, а Матрёну...