Галичский "ампир". Часть 5. Что это было?

Окончание. Начало:
Галичский "ампир". Часть 1. Предыстория

Начало 19-го века в российской культовой архитектуре отмечено доминированием палладианства. Суть палладианского подхода можно изложить следующим образом: стремление уравновесить вертикали и горизонтали, избежать как излишнего украшательства, так и скучного однообразия, неприятие гипертрофированности каких-либо архитектурных элементов.
Чухлоссицизм этим принципам явно не соответствовал. И не столько из-за того, что аттики-главы являлись излишним украшательством,  сколько потому что их появление формировало мощную вертикаль, свойственную скорее барокко. Впрочем, это не было барокко в привычном для России понимании. Оно явилось не результатом  ”импорта” готовых барочных моделей, а следствием  модификации “на месте” более “предковых” классических образцов, подобно тому как возникло “первичное” барокко в Италии. Вот только суть модификаций не имела ничего общего с итальянским вариантом: прихотливая пластика форм отсутствовала, декор был предельно лапидарен. Аналогию (хоть и весьма отдалённую) можно уловить разве что с “английским барокко”,  культовые постройки которого тоже имели “вертикальный акцент” при отсутствии (за редким исключением) борроминизмов.

Процесс инновации проходил довольно своеобразно - в столкновении двух разных типов архитектурного мышления. Подобное столкновение наблюдалось ещё в 18-м веке при распространении по России барокко западного образца: в столицах высокообразованные  (часто иностранные) мастера внедряли новый стиль, в то время как в провинции творили “носители традиционного архитектурного мышления”. Последние вовсе не спешили переходить в новую веру, зато с удовольствием заимствовали отдельные особо приглянувшиеся столичные приёмы и элементы. В результате возникали два направления стиля, которые можно назвать “квалифицированным” и “вульгаризированным”. Морфема “вульгарный” употреблена в данном случае не с целью уничижения, а исключительно в значении “привычный”, “обыкновенный”.  На путях вульгаризации возникло, к примеру, такое замечательное архитектурное направление, как “сибирское барокко”.  Впрочем, примеры “вульгаризации” барокко в изобилии присутствуют и в Галиче: достаточно вспомнить криволинейные кровли галичских церквей.

Если вульгаризация барокко шла широким фронтом, то классицизм, кажется, обладал иммунитетом к этой “хвори”. Классицизм не столько “добавлял”, сколько “удалял лишнее”. Невозможно было от него что-то для себя “оттяпать”, можно было только целиком перейти в новую веру. Носители традиционного архитектурного мышления менять веру не спешили  и вплоть до 19-го века ваяли замечательные традиционные храмы вроде Покровской церкви в Дунилове.  Попытки “вульгаризации” выглядели беспомощно (Парфеньево) или нелепо (поздний Успенский собор в том же Дунилове). Неудивительно, что “в тираж” они не пошли. Но стоило только появиться схеме  с пятиглавием, обыгрывающим тему аттиков-акротериев, как ситуация резко изменилась. “Носители” будто почувствовали “нечто своё”,  словно нашли за что зацепиться в “скушной” классике. И вот уже главы совместно с люннетами образовали “корону”, четверик вытянулся вверх, восьмерик ужался, и т.д., и т.п. Всё как в “настоящем” стиле: постройки, использующие одни и те же архитектурные элементы, оказывались подчас стилистически далёкими, и наоборот, обнаруживалась общность типологически несхожих сооружений. За короткий период времени схема породила огромное количество вариаций, сопоставимое, кажется, со всем “квалифицированным” классицизмом,  большинство пострек которого строились по немудрёной формуле  “портик, портик, над ними ротонда”.  

Впрочем, и “квалифицированный классицизм” не стоял на месте. Палладианство постепенно сдавало позиции. Уже в самом начале 19 века успевший пожить в Париже Воронихин явно под влиянием Пантэона Суфлё начал возводить  в Петербурге Казанский собор. Позднее в Москве появились церкви 7-го Вселенского Собора и Николая в Котельниках с небольшими ротондами, увенчанными выпуклыми (яйцеобразными) куполами. Такое строение подчёркивало вертикаль и, в совокупности с крайне лапидарным декором, сближало московские новостройки с чухломскими экспериментами. И, хотя сходство оставалось более чем отдалённым, тем не менее  и там и здесь ощущается стремление “вырваться из равновесия”, явить острую характерность, оставаясь в рамках строгого лаконизма.

В дальнейшем (1830-е годы) “квалифицированный” классицизм явно пребывал под влиянием архитектуры Исаакиевского собора, появилось большое количество построек, у которых портик играл роль скромной декорации массивного четверика при сохранении наметившейся ранее тенденции уменьшения (относительно четверика) размеров ротонды.  В качестве примера можно привести Троицкий собор Данилова монастыря и Воскресенскую церковь за монастырём. Засилье такого рода сооружений изредка разбавлялось ротондальными постройками Бовэ (навеяны, вероятно, парижскими экспериментами Леду) и странноватыми архаизмами вроде Елоховского собора. Ощущение тупика и кризиса “квалифицированного классицизма” явственно ощущается в московских культовых постройках 1830-х годов. Возможно, подтверждением этого можно считать крайне странное “обновление” церкви Покрова в Красном селе. Произведение (вроде бы самого Бовэ!) способно занять достойное место в ряду шедевров чухлоссицизма. Это, конечно, шутка, но не исключено, что, если бы Бовэ оказался в курсе галичских экспериментов, церковь Покрова выглядела бы немного иначе. Непостижимым образом  “квалифицированная” и “вульгарная” ветви сблизились на расстояние протянутой руки!

Кризис классицизма, впрочем, не привёл к массовому выезду столичных архитекторов в Костромскую губернию с целью освоения передового опыта. Выбор пал... на другие губернии. Уже в 30-х годах 19го века в архитектурной среде стали набирать силу идеи “историзма”. Архитекторы с первоклассным классическим образованием обратили взоры на древнерусское зодчество и попытались его “вульгаризировать”: освоить “традиционное” архитектурное мышление оказалось ничуть не легче, чем некогда - классическое. Ответ “классицистов” был симметричным: они не стали переходить в чужую веру, а просто попытались использовать “чужие” архитектурные приёмы. Результат получился столь  же парадоксальным. Псевдорусские постройки Тона, изобилуя кокошниками, тем не менее демонстрируют полнейшее непонимание сути древнерусской архитектуры. 
Настоящее освоение квалифицированными архитекторами русской традиции произошло гораздо позднее, когда от классицизма уже мало что оставалось. К сожалению, достижения чухлоссицизма оказались вне поля их зрения -  “неоруссов” интересовала более глубокая старина.  Даже и до сих пор распространено мнение, что русское зодчество прекратилось на рубеже 17-18 веков, а дальше следовало некое  “врастание в Европу”, некая, если так можно выразиться, “гибридизация”.  Но не исключено, что период “гибридизации”  на самом деле и был золотым веком русской архитектуры, обогатившим традиционное мышление новыми идеями и возможностями. И продлился он очень долго - до 30-х годов 19-го века. А дальше...

Мне тут недавно попался на глаза пост про Троицкий собор галичского Староторжского монастыря. Резанула глаза фраза о том, что проект собора был отправлен в Петербург для придания его архитектуре большей “благовидности и правильности”. Неудивительно, что Троицкий собор не стал архитектурным откровением. Дело происходило в конце 30-х годов, то есть как раз в то время, когда чухлоссицизм доживал свои последние дни. Этот случай, конечно, не означает, что на смену провинциальной “отсебятине” пришли “типовые проекты”:  Высокоталантливые профессионалы  продолжали строить замечательные “штучные” постройки. Вот только, кажется, на всю страну их не хватило. И там, где значительная доля храмов сооружена в постклассическую эпоху (к примеру, в Рязанской губернии), интересная архитектура встречается относительно редко. На этом фоне галичские края  выглядят настоящим архитектурным Эльдорадо.
Впрочем, от “эльдорадо” уже не так много осталось. Масштабы депопуляции Костромской области поражают воображение. Из всего списка только два храма не руинированы, причём один из этих двух находится в урочище и службы в нем, на сколько мне известно, на регулярной основе не проводятся. Остальное - руины, большинство  - в нежилой местности, среди лесов, чаще всего в непролазном бездорожье. Надо отдать должное костромским мастерам: строили так, что и через сто лет запустения многие храмы сохранились на удивление хорошо. Но ничто не вечно. В Рязанской области, где тоже гибнут храмы, есть хотя бы безразличное население. Тут же - только медведи,  и перспектив - никаких.

P.S. Термин "ампир" в заглавии употреблён только как условное обозначение периода времени, в течение которого, в основном, происходили описываемые события. Как, надеюсь, ясно из текста, к столичному ампиру "чухлоссицизм" имеет весьма отдалённое отношение (впрочем, кажется, и культовые постройки российского ампира от empir-а оригинального тоже довольно далеки).